Безмятежность - [39]

 - Как у тебя в школе, солнышко?  - спрашивала меня мама. – Ты подружилась с кем-то?

 Я рассказывала маме об уроках, о том, какой образовательный маршрут мне составили.

 - Сколько человек в вашем классе? – встревал папа и я, в который раз, объясняла ему, что в американских школах нет классов, что все учатся по разным программам, хотя некоторые уроки совпадают. Поэтому на истории я с одними ребятами, на математике – с другими и чаще всего мы все встречаемся на физкультуре.

 Папа понимающе кивал и всё равно в разговорах называл моих соучеников  - одноклассниками. А потом снова и снова расспрашивал:

 - Значит можно выбрать несколько незамысловатых предметов вроде физкультуры, труда и французского… нет, в данном случае – английского, отсидеть положенное количество часов и получить аттестат?

 Я пожала плечами.

  - Получается так. Только с таким аттестатом не примет ни один приличный колледж. Надо набрать определенное количество баллов. – И я снова принималась объяснять папе систему американского образования.

 - Софи, деточка! – вдруг запереживал папа. – А ты получаешь нужное количество баллов?

 - Я получаю максимум из того, что удалось впихнуть в моё расписание. К сожалению, я не знаю, какие предметы мне понадобятся при поступлении в колледж. Я ещё не определилась.

 - А куда бы ты хотела?

 - Не знаю. Я хочу быть настоящим художником. Как Рафаэль. Но можно закончить пятьсот тыщ разных колледжей, а художником не стать. А можно – как Гоген.

 Ты же не любишь Гогена, - удивился папа.

 - Не люблю, - вздохнула я. – Но он – талантливый.

 - Тогда может тебе стоит учиться в Сорбонне? Или в Академии Художеств?

 - Пока я хочу спокойно учиться в школе Астории.

 - Тебе нравится?

 - Да.

 - Ну, и славно, - говорила мама.

23. Марианна

 У меня никогда не было подружек. Я вообще относилась к девочкам настороженно. Они были для меня загадкой. То ли дело – мальчики. Они – как раскрытая книга: понятные и предсказуемые. А девочки… Они слишком много думают о себе, о своей внешности и не просто думают, а хотят быть самыми красивыми и постоянно требуют подтверждения своей неотразимости. И каждый раз я слышала от них самый дурацкий вопрос:

 - Правда, у меня самые красивые глаза?

  Или, ещё более дурацкое сравнение:

 - А у меня волосы красивей, чем у Энни?

 Я ненавидела такие разговоры. Я не могла врать, поэтому отвечала:

 - Самая красивая девочка в классе – Лиззи. У неё большие глаза, но этого не видно из-за очков. А волосы и у тебя и у Энни – тонкие и хилые. И в этом никакой красоты нет.

 Девочки ненавидели меня за такие ответы и часто колотили. Со временем они понимали, что мне нельзя задавать подобных вопросов, а я  - что не всегда моя правдивость уместна.

 Ещё на Гавайях я научилась складывать губы в милую улыбку и отвечать по-французски:

 - Oh, c'est g;nial!

 Часто, девочек это вполне устраивали и они не требовали большего.

 В школе Астории я придерживалась того же правила: бормотала комплимент по-французски и всех это вполне устраивало. Примерно через две недели все решили, что я «довольно милая» и перестали лезть ко мне. И тут на меня обратила внимание Мэри-Энн. Вернее, она приглядывалась ко мне и раньше, но однажды, после урока физкультуры, когда девочки попросили меня оценить,  как смотрится их новое бельё и я по привычке сказала: «Oh, c'est magique!!», Мэри-Энн подняла на меня внимательный взгляд и четко произнесла на том же языке:

 - Этот бюстгальтер ей на два размера больше и сидит, как сбруя на свинье. Почему ты не сказала правду?

 Я так обрадовалась, услышав родную речь!

  - Откуда ты так хорошо знаешь французский?

 - Не ты одна здесь француженка. Так почему ты врешь?

 Я ответила, как есть: что раньше меня часто колотили за такую правду и что иногда сохранить хорошие отношения важнее истины. Мэри-Энн засмеялась.

 - Стрелянная пташка. Хочешь дружить?

 Я пожала плечами:

 - Не знаю. Я никогда не дружила с девочками.

 Мэри-Энн усмехнулась и в этот раз улыбка вышла какой-то кривой:

 - В этом мы похожи. Я тоже никогда не дружила с девочками.

 Она помолчала и добавила:

  - И вообще, моё настоящее имя – Марианна.

 У Марианны были рыжеватые волосы, курносый нос и пухлые губы, которые она всё время подкрашивала, и от этого они казались ещё больше. В лице Марианны не было ничего примечательного, разве что губы, но оно было таким живым, постоянно менялось и потому притягивало к себе, как магнит.  Может быть, природа наградила её таким лицом, чтобы отвлечь от остальной фигуры: Марианна была не в меру пухлой и коротконогой. То есть, ноги у неё были вполне себе обыкновенные, но я всех окружающих людей мысленно помещала в круг Да Винчи, чтобы запомнить особенности фигуры. И как раз ноги Марианны немного не дотягивали до окружности. Вероятно, сама Марианна догадывалась о такой своей особенности, поэтому неизменно носила большие каблуки, несмотря на то, что была и без того высокой.

 Её родители были эмигрантами. Не знаю, что выгнало семейство Дюпон с берегов прекрасной Луары на берега Колумбии. Марианна родилась уже в Америке, но французский язык знала очень хорошо и постоянно практиковала его. Отец запрещал дома разговаривать по-французски, он хотел стать 100% американцем. Марианна же часто заявляла, что язык - единственная полезная вещь, которая досталась ей в наследство от эмигрантской семейки. А когда появилась возможность общаться со всем миром при помощи Интернета, завела себе множество друзей во Франции. Заграничные друзья Марианны были гораздо старше её, учились или уже работали. Марианна представлялась им студенткой и чтобы быть в теме, являлась неизменным посетителем студенческих сайтов, виртуальных диспутов и реальных мероприятий. Поэтому она была в курсе всех модных течений Америки и Европы, начиная от музыки и заканчивая модой.