Безмятежность - [22]

 Оказалось, что на берегу у меня очень много дел: школа (туда надо было ходить каждый день), художественная студия (я посещала её дважды в неделю и ещё были пленэры по выходным) и библиотека (там можно было брать целую уйму книг). Кроме того, были ещё разные праздники, и  конкурсы, и спортивные состязания – везде хотелось побывать. Мы целыми днями пропадали по своим делам и встречались только по вечерам. Папа работал на строительстве яхт, весь был в чертежах, цифрах и расчетах. Мама тоже не скучала. Пока я была в школе, она работала пол дня на детском пляже – следила за детьми туристов. Кроме английского, она говорила на французском, итальянском и немного по-испански. Но даже если слов не хватало, - с любым малышом она могла найти общий язык. Малыши ходили за мамой, как цыплята за курицей и висели на ней гроздьями, пока их родители купались, отдыхали или развлекались в баре. Мама была так счастлива с ними и словно наполнялась жизненной силой и так молодела, что казалось вовсе подростком. Мама вся расцветала, возясь с малышнёй, но мне и в голову не приходило ревновать. Лишь однажды я подумала: если она так любит детей, почему у меня нет ни братьев ни сестер?

 Целый год прошел совсем незаметно. В художественной студии я научилась рисовать карандашами, фломастерами, гуашью, акриловыми красками и понемногу мы начали осваивать акварель. Мне с ней не хватало терпения. Надо было ждать. Пока краска высохнет и только после этого класть следующий слой. Я спешила, накладывала одну краску по ещё влажной другой, они у меня смешивались и получалась грязь. Я злилась и швыряла краски. То ли дело акриловые краски! Яркие, чистые цвета, быстро сохнут, не смешиваются и не выползают из-под нижнего слоя неожиданным разочарованием. У меня хорошо получались наброски витражей. Яркие лепестки цветов или оперение птиц в черной окантовке выглядели эффектно и привлекали внимание. А  вот акварель... Она вся мне казалась нервной, капризной и непредсказуемой. Учитель говорил, что с помощью акварели можно передать самые тонкие оттенки настроения и эмоций.  Но мои эмоции и душевные переживания от тонких были очень далеки. Они были яркими, сочными, наполненными событиями и радостной суетой, как и вся наша жизнь на Гавайях.

 Мы были вместе, каждый занимался своим любимым делом, и все мы были счастливы.

 Когда мне уже стало казаться, что мы нашли своё место на земле, точнее, ту землю, возле которой нам бы хотелось жить, нас снова сорвало с места и, подхваченная ураганом, «Ника» опять пустилась в плавание. Это произошло и в прямом и в переносном смысле.

 За день до шторма папа получил какое-то неприятное известие, пошептался с мамой, за пол дня снарядил яхту и «Ника» вышла из порта, когда небо стремительно темнело и где-то вдали уже полыхали молнии.

 Мне так жалко было покидать Гавайи! Новый учебный год должен был вот-вот начаться, я запаслась красками и специальной бумагой, чтобы хоть в новом году освоить сложную технику акварели. Но все мои планы рухнули. С друзьями я тоже не успела попрощаться…

 Я сидела в своей каюте и дулась на родителей. Зачем нам снова куда-то плыть? Ведь на Гавайях у нас было всё. Папа зарабатывал хорошие деньги, я – училась, мама тоже не сидела без дела. Платили ей не много, но зато её все любили. Мы все чувствовали свою нужность и значимость на берегу.  Даже я. На выпускном в школе меня наградили грамотой, как лучшую ученицу по естественным наукам. И в художественной студии тоже – объявили победительницей в конкурсе проектов. Я повесила свои отличительные  листы на папину «Стену Тщеславия» и уже всерьёз думала о том, чтобы завести собственную Стену.

 А друзья? У меня ведь впервые появились друзья.  Мы вместе учились кататься на доске на волнах. У меня получалось не очень хорошо, но меня все поддерживали. А в день Святого Валентина (оказывается, есть такой праздник), мне кто-то прислал сердечко, вырезанное из красной бумаги и букетик цветов. Подписи там не было, но я догадывалась кто…

 И вот, Гавайи остались за кормой. Осталось только красное сердечко над моим изголовьем. А я сидела и обижалась.

 Но обижалась я не долго. В каюту протиснулся папа. Он сел рядом, хотел меня обнять, но я отодвинулась.

 Папа вздохнул:

 - Пусть так. Нас нашли, Софи. Я узнал, что эмиссар картеля уже сел на рейс в Гонолулу.

 Я не поняла ни про картель, ни про эмиссара. «Нас нашли», - это было самое страшное. Я сразу вспомнила мамино изуродованное лицо, папу всего в проводках и трубках. Во рту мгновенно пересохло.

 - Нас убьют? – спросила я севшим голосом.

 Папа ответил не сразу, он медлил, но это не давало ни какой надежды. Просто он не хотел мне врать. А правда была такой.

 - Да. Теперь нас всех убьют.

 Я взяла у папы бинокль, поднялась на палубу и придирчиво осмотрела горизонт. Насколько я могла что-то разглядеть в сгущающейся тьме – преследования не было. Бандитам хватило предосторожности остаться в бухте. А может быть, их не пустила береговая охрана. «Нику» выпустили случайно: никому и в голову не могло прийти, что мы выйдем в открытый океан.

 Очень скоро стало совсем темно, я немного успокоилась: в такой темноте найти нас было бы очень и очень сложно. Однако  причины для беспокойства были. Это стало очевидным, когда я снова поднялась на палубу. Там было страшно. Такого урагана я не видела никогда в своей жизни. «Нику» метало, как щепку, вокруг ворочались тяжелые глыбы воды. И всё это было в темноте. Наши фонари бездействовали. Их толи разбило, толи залило водой. Паруса были убраны, мы шли на моторе.