Безмятежность - [2]

 В одно мгновение нам повезло: лодка и катер преследователей всё же столкнулись, катер черпанул бортом волну и трое бандитов с дикими криками оказались в воде. Преследователи остановились, чтобы подобрать своих. Мы оторвались от преследования и почти ушли, но тут и нам не повезло: порыв ветра хлопнул в парусе и мы стали терять скорость.

 Преследователи оживились. Они загомонили и снова начали стрелять. Теперь уже в сторону «Ники».  Мама схватила меня как тряпичную куклу, затащила в трюм, затолкала в маленькую кладовку и заперла. Я сидела в абсолютной темноте и только слушала. Вот снова застучали выстрелы. Совсем-совсем рядом, над головой. Хлопнула ракетница. На палубе словно завыл дьявол и снова послышались выстрелы. Мне было так страшно, что я не могла сидеть даже на корточках, рухнула на пол, сжалась в комочек и всё повторяла:

 - Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix!  (Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица!)

 Дальше я почему-то никак не могла вспомнить. Я даже плакать не могла.

 Сверху доносился топот чужих ног, вся «Ника» дрожала от них.  Потом, среди чужих воплей раздался мамин короткий крик, звуки ударов, папина испанская брань.

 Снова и снова звуки ударов, выстрелы, чужой гогот… Мне показалось, что это продолжалось бесконечно. Наконец, я услышала ещё один звук мотора, что-то кричали в мегафон, снова выстрелы, крики.

 И тут я совсем обмякла, сердце застучало в самом горле, мешая дышать, и я из полной темноты провалилась в мир вовсе без звуков и мыслей…

 Меня разбудил свет. Солнечные лучи падали из люка, отражались в зеркалах и стеклянном шкафу и мягко наполняли безмятежностью всю кают-компанию. Я лежала на диване, укутанная пледом. Рядом на столе, в салатной миске лежали и поблескивали на солнце пустые ампулы. Ночной шторм утих, «Ника» слегка покачивалась, и я могла поклясться – стояла у причала. Именно так она ведет себя при спущенном трапе. Я пошевелилась и села. В голове закружилось, в глазах потемнело, и я снова повалилась на диван. У меня ничего не болело, но чувствовалась такая слабость и апатия, что я лежала ещё некоторое время, равнодушная ко всему на свете.

 Потом я услышала какой-то шум на палубе и села. У меня в голове не было никаких мыслей. Очень медленно, как во сне, я начала подниматься на палубу. Солнце ослепило меня, я вздохнула  свежего ветра, и в голове чуть прояснилось. «Ника» была пришвартована у пристани, трап действительно был спущен. Около него стоял полицейский. Я огляделась и тут заметила маму. Она стояла на четвереньках и ожесточенно отмывала палубу.

 - Мамочка! - Позвала я.

 Она подняла голову. Я испугалась. Левый глаз у неё заплыл, под ним разливался багровый кровоподтек. А всегда аккуратные ровные губы были распухшими, с запекшейся корочкой. Я отступила назад и чуть не свалилась с лестницы.

 - Софи! Солнышко! Ты уже проснулась? – бросилась ко мне мама и хотела улыбнуться, но у неё получилась только болезненная гримаса. Она отбросила тряпку и крепко обняла меня.

 - Ты, наверное, проголодалась? Пойдем, я тебя накормлю.

 - Где папочка? – спросила я.

 - С ним всё хорошо, он в больнице,- бодро продолжала мама. – Ему сделали операцию.

 - Мы пойдем к нему? – спросила я.

 - Пойдем, - согласилась мама. – Только надо привести в порядок «Нику».

 Я оглядела палубу. Она была чистой и влажно блестела, но, приглядевшись, я заметила бурые пятна. Вот их то и отмывала мама.

 - Это кровь? – спокойно спросила я.

 Мама кивнула.

 - Папина?

 У мамы задрожали распухшие губы, она схватила меня, крепко прижала к себе и начала беззвучно рыдать, содрогаясь всем телом.

 В ту ночь моя маленькая жизнь впервые раскололась. Треснула, впуская в себя что-то большое и страшное, чему я ещё не знала названия. Есть события, которые меняют всё, после которых ты уже не можешь быть прежней.

 Я часто потом размышляла: за что нам суждена такая судьба? За грехи родителей? Но их жизнь была передо мной, как на ладони. Они были чисты и невинны, как дети. Может быть, за грехи наших предков? Этого я не знала.

 А ведь начиналось всё так сказочно...

2. Начало

 Я родилась на островах Французской Полинезии. В свидетельстве о рождении записан остров Таити, без привязки к населенному пункту. Похоже, что я родилась где-то между береговой линией и потухшим вулканом.

 Мой папа – француз. У него черные кудрявые волосы, смуглая кожа, изысканный профиль и белозубая улыбка. Его родной язык – французский, но ругается он исключительно по-испански. Когда я была ещё совсем маленькой, то думала, что «карамба» это большой страшный паук и папа зовет его на своих врагов.

  Моя мама – ирландка. Самая настоящая: белокожая и медноволосая, а её глаза отражают изумрудные поля  её родного острова.

 Она родилась на этом острове и всю жизнь прожила на нем, узнавая о другой жизни только из книг, радио и рассказов взрослых. Самое большее, о чем она могла мечтать – поехать в Дублин. Но семья жила так бедно, что о путешествиях приходилось только мечтать. Гленна окончила школу, но колледж оказался несбыточной мечтой и остров сделался каменным ядром на её кандалах.  Отец Гленны был рыбаком и вот однажды случилось то, чего боятся все женщины на свете: лодку с рыбаками разбило о скалы. Мать, Фланна Маллан,  провела в беспамятстве три дня, а когда тела рыбаков нашли и развезли по домам – сама обмыла тело мужа и положила в гроб. Потом она попрощалась с Гленной и в ту же ночь тихо умерла во сне. Так, в 17 лет Гленна осталась одна, в крошечном домике, за который ещё не выплачен долг, без денег, родственников и жизненного опыта.