Беженцы и победители - [19]

Теперь все идет как надо. Вскоре они опять видят табличку с польским орлом. Вот и таможенная служба. Может, попытаться? Все равно где-нибудь их, промокших и грязных, задержат. А может, лучше обратиться за помощью к местным жителям? Были бы деньги, а так… В конце концов, пока они не в Богумине, таможенников бояться нечего.

Они входят в домик пограничников.

— День добрый. Откуда панове держат путь?

— Из протектората.

— Зачем? Куда?

Вопросы задает чиновник в конфедератке. При этом он вежливо улыбается. В комнате, кроме него, еще четверо: двое в таких же конфедератках и двое без головных уборов. И все они так же вежливо улыбаются.

— Хотим вступить в чехословацкий легион, — отвечает Вишек за двоих.

— В легион? Не слышали о таком. Проше пана, у нас нет никакого легиона. Боюсь, вам придется вернуться. Дорогу мы вам покажем, даже проводим. Мы — люди воспитанные.

Поляки весело смеются, а блондин начинает стучать зубами. И Вишен чувствует, как мороз подирает по коже, а по спине текут холодные струйки.

— Вернуться? Да ведь нас сразу застрелят.

Им предлагают сесть. Чиновник куда-то звонит.

— Проше пана, — показывает он за дверь.

Один из пограничников берет винтовку и выходит вместе с Иркой и блондином. Неужели поведет их назад? Вишек пытается оценить ситуацию: «Ну, приведут нас на эсэсовский пост. Эсэсовец скомандует: «Хенде хох!» — и тогда не миновать стрельбы. Последних два патрона придется оставить для себя и для этой блондинистой нюни. Другого выхода нет…»

Пограничник предлагает следовать за ним. Он что-то кричит, обращаясь к босоногой девушке с волосами цвета соломы, повязанной цветным платком. Вишек быстро осматривается. За ними — никого. А что, если стукнуть этого парня, забрать у него винтовку — и ходу? Глупости…

Они подходят к школе. Пограничник входит внутрь и показывает им, где находится спортивный зал:

— Возьмите маты. Сторож даст вам чем накрыться. Обсохните и выспитесь. Спокойной ночи!

Сторож — чех по национальности — приносит им две большие кружки ржаного кофе, полбуханки еще теплого хлеба и нож:

— Ешьте, ребята. Вещи свои повесьте, а сами завернитесь в одеяла. Я вам их сейчас принесу. У нас тепло — вы быстро обсохнете.

В четыре утра беглецов будят и отвозят в Богумин, где помещают в гостинице «Полония». Там уже собралось человек двадцать чехов. В основном это летчики.

— Почему же нас не вернули?

— Солдат они не возвращают. Вот проверят в нашем консульстве, годны ли мы к службе в армии, и отправят в Краков, — объясняет со знанием дела высокий летчик в чине поручика. — Немцам они выдают евреев и политических. От коммунистов они стараются избавиться. Не знаю, правда, почему, просто не понимаю. Но нас это, сдается, не касается.

Блондин улыбается, а Вишек потрясен. Какая разница — еврей ты или не еврей, коммунист или не коммунист? Главное — что все они чехи и словаки и все хотят вступить в легион.

— Все, наверное, стремятся попасть в легион, да? — спрашивает он летчика.

— Почти, но не все годны к службе. Да и наши, говорят, не всех берут.

Для начала информации достаточно. Больше Вишек вопросов не задает. Надо немного осмотреться и разобраться, что к чему.

Спустя месяц после того, как Вишек вместе с блондином прошел мимо пограничного столба, он уезжает из Богумина в Броновице, что под Краковом, где базируется чехословацкий легион. Блондин тем временем отправляется с транспортом во Францию.

— Господи, до чего вы глупы! — говорит Ирке черноволосая пани, у которой они меняют на злотые всякое барахло. — Пожили бы здесь с месячишко и возвращались бы домой. Вы ведь не еврей?

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Потому что вам надо возвращаться домой. Пройдет пара недель, и от Польши ничего не останется…

Путь до Кракова короткий. Вот и чехословацкое консульство с гербом республики, где их встречает сам консул. Для Ирки, десатника 42-го пехотного полка, а на гражданке — подсобного рабочего с деревенской стройки, мир в эту минуту кажется радостным и ярким, как никогда. После Мюнхена, капитуляции и вынужденного возвращения на гражданку личная встреча с чехословацким государственным деятелем — достаточно весомое доказательство, что республика жива. Ирка стоит по стойке «смирно», и непознанное им до сих пор ощущение свободы переполняет все его существо. Одновременно крепнет решимость сражаться ради этой свободы до конца.

— Пан консул, десатник Иржи Вишек явился в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы в чехословацкой армии.

Консул складывает руки за спину и меряет Ирку взглядом, в котором сквозит и любопытство и безразличие.

— Ага, значит, явился? Ты что-нибудь украл? Или кого-нибудь убил?

Он что, шутит? Служебное рвение, только что светившееся в глазах Вишека, сменяется недоумением. Он вспоминает скептически настроенного летчика из богуминской «Полонии», его слова: «Не знаю, правда, почему, просто не понимаю» — и приходит к выводу, что это всего лишь шутка, дурацкая шутка.

— Я вас не понимаю, пан консул.

— Ну, естественно… Документы есть?

— Военный билет.

— Дай сюда!

Ирка запускает пальцы в нагрудный карман и вытаскивает документ.

— Гм…

Это все, что говорит консул. Он возвращает Ирке военный билет и заученным жестом протягивает ему руку. Вишек пожимает ее и тут же отпускает.