Бездомные - [69]

Третьим фактором, не менее важным, было то, что находящиеся на излечении больные снабжались провизией. Тут Юдым вел себя прямо-таки по-макиавеллевски. Инспирируя курортниц, он воздействовал через их посредство на материалиста управляющего, допускал по отношению к нему самую низкую лесть, соблазнял обещаниями, наконец, предал его в руки трех барышень из усадьбы и добился своего. Управляющий согласился в течение всего года доставлять больнице определенное количество картофеля, муки, круп, молока, масла, фруктов, овощей и т. д. и собственноручно подписал это обязательство, хитро составленное Юдымом. Курортное правление тоже не смогло отказать в такой помощи, – впрочем, лишь в известных пределах. Наконец, и ксендз, и поставщик мяса для санатория и усадьбы, да и местечковые мещане побогаче, понуждаемые ксендзом и доктором, обязались давать больнице натурой различные продукты питания.

Таким образом, уже к середине лета больница ожила и наполнилась всяческими болящими. Они кашляли, стонали и сопели так, что сердце доктора радовалось. В садике грелись на солнце высохшие старушонки, трясущиеся в лихорадке хилые дети, разные «юродивые» еврейчики и другие птицы небесные, что не сеют не жнут… Не проходило и недели, чтобы доктор не делал какой-нибудь операции. Он вырезал жировики, болячки, прокалывал, сверлил, удалял, отрезал, приклеивал и т. п. Что во всем этом было очень дурно, так это отсутствие фельдшерской помощи и переходящий все границы недостаток в инструментах и перевязочных материалах.

Госпожа Вайсман не выносила вида крови (особенно мужицкой и horribile dictu![79] – еврейской), она брезговала «этой нечистью» и вообще презирала «чернь». Доктору приходилось следить за каждым ее шагом и добиваться, чтобы она не проявляла пренебрежения к крестьянам.

«Правящие» сферы, руководящие санаторием, наблюдали за деятельностью молодого хирурга, если можно так выразиться, исподлобья. Нельзя сказать, чтобы кто-нибудь противодействовал Юдыму или считал, что он поступает дурно, но, с другой стороны, нельзя и утверждать, чтобы кто-либо разделял его энтузиазм к этому делу. Доктор Венглиховский смотрел на все мероприятия своего ассистента, направленные к постановке больницы на столь небывалый уровень, столь же иронически, как на раскрадывание лакеями больничных коек. Когда Юдым добивался существенной помощи лекарствами, доктор Венглиховский, покряхтывая, соглашался и выделял некоторое, разумеется минимальное количество. Когда больничка была оборудована, директору это было несколько неприятно, хотя никому, и в том числе Юдыму, он не давал этого почувствовать. Но шутки над одержимостью «ординатора» в такое время звучали в устах д-ра Венглиховского, быть может, слишком уж снисходительно. Время от времени старый медик заглядывал в больницу и по-прежнему самовластно правил там. Входил в палаты в шляпе, с сигарой во рту, громко говорил, задавал вопросы, бранил пани Вайсманову, покрикивал на больных и мимоходом исследовав того, другого, крупным почерком писал рецепты или советовал Юдыму дать одному то-то, а другому то-то.

«Ординатор» выслушивал эти приказания беспрекословно и неукоснительно выполнял каждое предписание директора. Ему хотелось снискать благоволение д-ра Венглиховского, увлечь его идеей больницы, втянуть в работу, поэтому он пропускал мимо ушей и шутки и предписания, с которыми не был согласен. Даже если директор приказывал беспощадно удалить из больницы кого-нибудь, кого он знал как «бродягу», Юдым принуждал себя и здесь покориться. Так продолжалось до конца августа.

В последние дни этого месяца количество больных стало уменьшаться. Коляски, пролетки и санаторные омнибусы ежедневно увозили какую-нибудь компанию или по крайней мере какую-нибудь семью. Доктор Юдым разорялся на прощальные букеты, в которых над всеми цветами преобладали незабудки. В глубине парка начались уже первые заморозки, которые устилали вечерами лужайки холодной белой росой, а в кроны деревьев то тут, то там вплетали желтый листок, как первый седой волос в шевелюру зрелого мужчины.

Тихая грусть охватывала веселящиеся компании. Именно теперь и начали выявляться тщательно скрываемые симпатии. Над людьми, которые лишь сейчас поняли, сколько им надо сказать друг другу, навис предательский день отъезда.

Сердце Юдыма не было задето, преходящие же «впечатления» были для него чем-то вроде дождя, который превращает землю в грязь и как будто делает ее ни к чему не годной, а на самом деле именно тогда-то и дарует ей созидающую силу.

Мимолетные огорчения быстро увядали, душа Юдыма окрепла и толкнула его к удвоенным усилиям.

В первые дни сентября, когда наступило ненастье, в рабочих бараках фольварка множество детей металось в так называемой лихоманке.

Бараки эти были расположены за большим сырым парком, который, как огромный плащ, спадал с вершины холма, где стояла усадьба, к реке, текущей в лугах. Там находились овчарни, коровники и жилища фольварочных рабочих. Управляющий, человек чрезвычайно энергичный и отличный агроном, использовал бесполезно бегущую речушку, выкопав на краю парка, в трясине, подмытой подземными ключами, несколько соединенных друг с другом прудов. Вода по деревянным шлюзам низвергалась из пруда в пруд. Выкопаны они были в торфянике. Ил, который выгребали на берега и плотины, «доходил» на солнце и в надлежащее время служил для удобрения пахотных земель. А стекающая оттуда йода бежала по длинной канаве к прудам, которые разливались в санаторном парке, что очень его украшало. Почва, сырая сама по себе в этой местности, и стоячая вода, задерживаемая в водоемах, выделяли тяжкие испарения, которых не могло высушить солнце. Вот там-то (в бараках и в деревне, расположенной на противоположном берегу реки) и свирепствовала лихорадка. Дети, которых приводили оттуда к Юдыму, были худые, веленые, с губами иссиня-черными, будто вымазанными углем, с невидящими глазами. Периодические приступы лихорадки, непрестанные головные боли и эти словно умирающие души в живых еще телах заставили Юдыма уже после одного-двух исследований предположить, что перед ним жертвы малярии. Тогда он украдкой отправился осмотреть места, лежащие в долине. И убедился, что это бедствие постигло многие семьи.