Бездна - [17]
Остальное – например, что потом станет с моим снимком, купят ли его люди, которым он понравился, или те, кому просто посоветовали его купить, – меня не интересует. Что же касается прессы, критики, то это, извини меня, проблема восприятия, а восприятием других людей я управлять не могу.
Она помолчала, потом продолжила:
– Знаешь, мне совершенно безразлично, что говорят о моих работах. И вообще говорят или молчат. Мои фотографии похожи на мыльные пузыри, они живут недолго. Секунда – и их уже нет…
Мне показалось, что по ее щеке скатилась слеза, но, может, это просто упала с волос капля морской воды. И снова я подумал о своей профессии. Такой же эфемерной. Писать о том, как ты воспринял то или иное произведение, какие чувства оно пробудило в тебе, – есть ли в этом хоть какой-то смысл? Она права: пузыри, мыльные пузыри и ничего больше.
Она перевернулась на спину. Я смотрел, как вздымались и опадали ее груди в зависимости от того, наполнял или покидал воздух ее легкие. Потом она заснула. Мне нечем было заняться, и я подумал: а не поговорить ли с самим собой? Ну что ж, сказано – сделано.
– Как поживаешь, Сезар?
– Прекрасно, Сезар!
– Откуда ты знаешь, что прекрасно?
– Потому что я сижу на прекрасном пляже, возле прекрасной женщины. Правда, я мог бы добавить, что не все так уж прекрасно, потому что она меня слегка пугает. А тебе она тоже кажется столь же красивой, сколь и пугающей?
– Это потому, что у нее такой острый взгляд?
– Да, и это тоже. И еще потому, что я не знаю, нужен ли ей.
– А о себе самом ты что-нибудь знаешь?
– Мне кажется, да.
– И что же именно?
– Я знаю, что мне хочется как можно больше насладиться красотой.
– Считаешь себя эстетом?
– Ненавижу это слово, оно звучит ненатурально, не по-мужски, пошло, тогда как наслаждение красотой – это действие, вид действия.
– И значит, ты у нас человек действия?
– Перестань иронизировать. Тебе ведь известна моя история. Ты знаешь, что я оставил там. И знаешь, что я решил больше не покидать Европу.
– Значит, ты трус?
– Совсем наоборот. Просто есть вещи, которые перестали меня забавлять. Тебе известно, что я люблю Стендаля, но когда он пишет: «Искусство цивилизации состоит в том, чтобы объединять самые тонкие наслаждения с постоянным присутствием опасности», мне кажется, что это слова глупого подростка. Почему опасность так уж необходима?
– Потому что, если хочешь дорожить чем-либо, нужно чувствовать, что ты можешь это потерять…
– Заткнись, перестань говорить пошлости!
– Ты же знаешь, Сезар, иногда мне не хватает действия. Той жизни, которую мы вели прежде, в Азии… Рубины, девушки-наркоманки, каторжники, которых фотографировал твой гид… Восток…
– Ладно, об этом давай позже. А сейчас я сижу здесь, на пляже, как вдовец, который потерял жену тысячу лет назад и который чувствует, что у него есть шанс возродиться к новой жизни.
– А тебе казалось, что ты не живешь?
– Мне казалось, что время проходит мимо меня. Что я заполняю свой ежедневник, как кочегар, подбрасывающий уголь в топку своего свихнувшегося паровоза, а паровоз катит неведомо куда.
– Ты говоришь о Фирме?
– Да, и еще о жизни, которую все мы, мужчины и женщины, ведем в начале этого века. Обрати внимание: с тех пор как я нахожусь здесь, в Астурии, я ни разу не посмотрел на экран своего смартфона. Разве только для поиска информации о Пас в Google. И это мне жутко нравится.
– Google… Какое мерзкое слово. «Эстет» тебе не по вкусу, а это – куда хуже.
– Верно, но Google победил. Целые империи гибнут, погибнет когда-нибудь и Google, но сейчас еще время не пришло.
– И что же ты там нарыл?
– Что у нее все идет прекрасно. Что она стала знаменитой. Что ее фотографии с каждым днем набирают силу. Что ей пришлось сменить галериста. Что она много зарабатывает, и у нее нет денежных затруднений, что я тоже приложил к этому руку, и это меня несказанно радует.
– Да ты просто Нарцисс!..
– Нарциссизм следовало бы сделать обязательным для всех, он помешал бы вам распускаться и быть обузой для окружающих.
– Ну вот, теперь и ты изрекаешь пошлости. Кроме того, эта фраза принадлежит не тебе.
– А кому же?
– Неважно. Ты меня утомил. Иногда ты бываешь таким глупым…
– Да, я глуп, и мне от этого легче живется. Но позволь мне тоже задать тебе вопрос. Чего ты хочешь от этой жизни?
– Любить.
– И ты собираешься любить ее.
– Я уже ее люблю.
– Значит, нас таких двое…
Спустя какое-то время она открыла глаза и несколько секунд молча смотрела на меня. Не улыбаясь. Потом потянулась, распрямив смуглые мускулистые ноги, и спросила: «Ты голоден?» Я кивнул. «Сейчас переоденусь и поедем». Мы были одни, совершенно одни на пляже, и я надеялся, что она без церемоний снимет свой купальник. Но нет. Твоя мать была стыдлива. Она накинула платье и только потом сняла и спрятала в сумку купальные трусики и лифчик.
– Идем! – сказала она.
Мы снова поехали через лес.
И вот мы сидим лицом к лицу за длинным деревянным столом, под деревьями. А на столе перед нами омлет, желтый, как солнце, маринованные перцы в сладком оливковом масле, аппетитный, сочный jamon bellota[50], вкусный хлеб и, конечно, сидр, который Пас наливает мне, стакан за стаканом, из бутылки зеленого стекла, такого же зеленого, как хвоя окружающих нас сосен, что колышется под мерные вздохи волн.
Сезар не знает, зачем ему жить. Любимая женщина умерла, и мир без нее потерял для него всякий смысл. Своему маленькому сыну он не может передать ничего, кроме своей тоски, и потому мальчику будет лучше без него… Сезар сдался, капитулировал, признал, что ему больше нет места среди живых. И в тот самый миг, когда он готов уйти навсегда, в дверь его квартиры постучали. На пороге — молодая женщина, прекрасная и таинственная. Соседка, которую Сезар никогда не видел. У нее греческий акцент, она превосходно образована, и она умеет слушать.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.