Бездна - [2]

Он ухмыльнулся победно, даже отвечать не стал, оба знаем, впереди у нас вечность.

– Чего здесь? – спросил я. – Вон там не так жарко. И лава далеко.

Он покачал головой, в глазах торжество человека, который умеет переломить себя и заставить делать не то, что хочется, а то, что нужно, чтобы потом гордиться собой. Психологи такое зовут эффектом отложенного удовольствия.

– Здесь алмазный карьер!.. – пояснил он с покровительственной ноткой знатока, что общается с невеждой. – Самые чистые чуть ли не в земном ядре вытворяются, а наверх их выхрюстывает с магмой и лавой!..

Я буркнул:

– Какие тебе нужны? Только скажи, наделаю хоть мешок. Могу сразу бриллиантами.

Он сказал оскорбленно:

– Не прикидывайся. Сам понимаешь, добытое своими руками – другое дело.

Опершись на молот, бросил мне в мозг яркую картинку-притчу, в которой отец сердится на уже взрослого непутёвого сынка, не желавшего работать, наконец выгнал из дома со словами, что примет только тогда, когда тот через год принесёт заработанный своим трудом рубль. Сын ушёл, работать все равно не стал, а жалостливая мать тайком от мужа дала ему серебряную монету, чтобы тот по возвращению вручил отцу.

Снова сынок год гулял и кутил, потом явился к отцу и гордо вручил ему рубль. Тот взял монету, повертел в пальцах, даже понюхал, а потом сказал, что фальшивая, и швырнул в горящий очаг.

Сын сказал: «Ну как скажешь, отец, но я её заработал». Отец ответил на это: «Иди и заработай на самом деле, тогда возвращайся!».

Мать снова пожалела, дала сыну денег на безбедное проживание и сказала: «На этот раз перепачкай руки сажей, чтобы отец поверил!». Сын так и сделал, даже морду и одежду выпачкал, но отец и в этот раз взял монету, повертел в руке, пощупал, а потом со словами «Фальшивая» швырнул в огонь и добавил: «Иди и заработай!»

Делать нечего, отца обмануть никак, пришлось идти и наниматься подмастерьем к кузнецу. Год тяжко работал, почти всё уходило на еду и одежду, но собрал медяков, обменял на рубль и вернулся к отцу. Тот взял монету, повертел в ладони, пощупал и швырнул в огонь со словами: «Фальшивая».

Тут сын вскочил, ринулся к очагу, голыми руками разгреб раскалённые угли, выхватил горячую монету, закричал: «Ты с ума сошел! Я целый год не разгибал спины, чтобы её заработать!».

Отец на это ответил: «Вот теперь вижу, что да, в самом деле заработал».

Притча промелькнула в мозгу в доли секунды, яркая и красочная, я сказал саркастически:

– Ему отец не дал бы наследства, понятно, а ради чего ты?

Он взглянул с тем же сожалением умудрённого жизнью человека, что разговаривает с молодым дурнем.

– Тебе не понять, вьюнош.

– А тебе? – спросил я.

На миг в его глазах мелькнуло смущение, спросил уже другим голосом:

– Чем обязан такому срочному визиту?.. Ты в голограмме?

– Реален, – буркнул я. – Мир меняется, Гавгамел. Нужно собраться нашему комитету.

Он не охнул, как я ожидал, но брови приподнялись, а глаза чуточку расширились.

– Что? – переспросил он прежним набатным голосом. – Неужели…

Я кивнул.

– Да. Где Новак и Явтух?.. Что-то с ними нет связи.

Он чуть помрачнел.

– У меня тоже. Уже с месяц. Свяжись лучше с Южанином и Казуальником. Они, правда, живут по старинке, никакой мыслесвязи, но лучше начни с Южанина. У меня к нему прямое окно. Хочешь?

– Куда угодно, – огрызнулся я, – только бы отсюда, мазохист.

Он ехидно оглянулся.

– Вон там, у той красной стены, видишь?

Я оглянулся, туда шагов десять, идти по тонкой корочке застывшей лавы, отсюда в щелях видны стремительно двигающиеся под ней потоки расплавленного железа.

– Ну ты и гад, – сказал я с сердцем. – Мог бы и ближе поставить. А мне надо ещё Аркашу и Тартарина предупредить. Где они сейчас?

– Аркаша в Версале, – сказал он, – но лучше сперва к Южанину. Он тоже обрубил связь. Не знаю, зачем?

Я смолчал, кора магмы как тонкая льдинка, уже пугающе потрескивает под ногами, сердце замерло в ужасе, в щели и окошки зрю под ногами не просто потоки, а багрово-красный океан с оранжевыми прожилками.

Сердце вообще остановилось, тоже боится услышать хруст, после которого корка проломится, и мы с ним вместе рухнем в этот огненный ад.

Внизу иногда булькает, на поверхность выныривают то ли всплывшие куски скалы, то ли плавники чудовищ, живущих в вечно кипящей магме.

На той стороне я повернулся к Гавгамелу, он победоносно улыбнулся, вскинул руку, демонстрируя рельефную мускулатуру, которой позавидовал бы и Геракл, вытянул пальцы и резко взмахнул сверху вниз.

В шаге от меня с треском разошлась щель в пространстве. Я поспешно вдвинулся, уже чувствуя аромат свежего воздуха и приторно сладкие ароматы изысканных цветов.

Здесь сказочно прохладно, воздух чист и свеж, как в своё время сказал Тургенев, как поцелуй ребёнка, небо уходит ввысь, прямо бездна какая-то немыслимая.

Я с удовольствием мощно вдохнул, то ли во мне выветрилась вся романтика, так красиво зовут юношескую дурь, то ли не те гормоны, но не представляю, как бы я вот стал создавать скалы, чтобы потом их «лупать». Если раньше существовало такое уродство, как спорт, то там хотя бы понятно: спортовики как бы расширяли возможности человека.

Хотя, конечно, то возможности не человека, а животного, в теле которого всажен человек, но хотя какая-то отмазка, да и мощную мускулатуру иначе было не приобрести, а для самок всегда было важно, чтобы их самец был сильным и нагибал других, но сейчас… зачем?