Все козыри, как обычно, оказались в чужих руках. А по поводу обид… Жив остался, вот и ладненько, могло быть и хуже. Тяжело вздохнув, я подвинул к себе лист, пытаясь разобраться в переплетениях линий.
– Ни хрена не понимаю, – сказал я наконец, – попробую лучше рассказать.
Пока я излагал свою одиссею, к нам подошёл Зверь, и они с Теодором попытались отыскать на плане те пещеры и переходы, о которых я рассказывал. Потребовалось совсем немного времени, пока выяснилось: имеющиеся карты грешат многочисленными белыми пятнами, по которым и пролегал мой маршрут.
– Дуракам везёт, – резюмировал Зверь и посмотрел на меня с непонятным уважением. – Всё-таки Вобла ошибается очень редко.
– Машинку ему вернуть? – поинтересовался Круглый, из стороны в сторону покачивая на ремне автомат.
– Пока не надо. – Зверь помотал головой, искоса поглядывая на меня. – Он на сегодня в большой обиде. Ещё перемкнёт…
Здесь он был не прав. Настроение у меня не способствовало сведению счётов с кем бы то ни было. В первую очередь мне очень хотелось пить и есть. Впрочем, просить об этом не пришлось. Очевидно, все понимали, что после суточного воздержания организму потребуется небольшая (а лучше – большая) заправка. Мне выдали полную флягу воды, предупредив, правда, чтобы я не слишком шиковал, две банки тушёнки и буханку чёрствого, точно камень, хлеба. Выдавая этот сухарь, Круглый задумчиво постучал ею о стену и пробормотал нечто неразборчивое о хлебе, способном сохранять свежесть долгое время. Видимо, это о нём.
Поглощая выданную пайку, я тупо смотрел в стену пещеры и пытался вспомнить лицо Оксаны. Пусть не тогда, когда мы занимались с ней сексом, но хотя бы прощание… Однако перед глазами стояла лишь картина, описанная Воблой: две человеческие фигурки в проёме тоннеля и чёрная хищная дрянь, обволакивающая их перед тем, как сожрать. В горле появился тяжёлый комок, а глаза ощутимо запекло. Лучше бы у нас с ней вообще ничего не было! Чужого человека не так жалеешь.
– Сколько времени? – спросил я у Круглого, стоящего неподалёку. – А то спать охота.
– Так дрыхни, – добродушно откликнулся он, – один хрен, сегодня уже никуда не идём. А время сейчас детское – двадцать сорок восемь.
Поразившись тому факту, что уже вечер, я завалился на камень, подложив под голову лежащий рядом мешок, и мгновенно вырубился. Особую роль в моём спокойном сне сыграло чувство безопасности, в отличие от предыдущей ночи (или какое там было время суток), когда некому было проследить за неведомыми тварями, крадущимися во тьме.
В этот раз мне ничего не снилось, я точно нырнул в темноту, но не ту, которая погубила Оксанку и Сергея, эта была самой обычной, баюкающей моё тело в своих объятиях. Проснулся я от обуревающих меня взаимно противоположных желаний: во-первых, я хотел пить, а во-вторых – отлить излишек жидкости, образовавшийся в результате опустошения фляги.
Вокруг царили тишина и покой. Наступил сонный час. Люди мирно дрыхли на гладком камне, побросав под голову изрядно отощавшие рюкзаки. Перекрывая тихое сопение общей массы спящих, доминировал чей-то мощнейший храп.
Около входа в наш спальный вагон я увидел Круглого, привалившегося спиной к стене и потягивающего сигарету. На коленях у него лежал автомат. Видимо, это и был сторож, оберегающий наш покой от всевозможных тварюк. Увидев меня, Круглый повернул голову и кивнул, приветствуя моё пробуждение. Я кивнул в ответ и повертел головой в поисках места, где можно было бы справить нужду. Таковых не оказалось: пещера выглядела слишком маленькой, и всё её пространство занимали спящие. Поэтому, исполняя танец переполненных пузырей, я направился к выходу. Круглый молча наблюдал за моими па-де-па, продолжая потягивать сигарету. И только когда я выходил из пещеры, он поинтересовался с загадочной ухмылкой:
– На порнуху потянуло?
Я промычал нечто невнятное и протанцевал дальше. Едва выбежав из пещеры, я подскочил к ближайшей стене (ну прям как о той собаке: не найду дерева – обоссусь!) и исполнил свой долг перед организмом. И только тогда я обратил внимание на странный хекающий звук. Первая мысль была, естественно, о кровожадных тварях, подкрадывающихся к писающему человеку. Когда я медленно повернул голову, у меня отвисла челюсть.
Я находился в зале с низким, изрезанным трещинами потолком, покрытым блестящей водяной плёнкой. Влага сочилась на песчаный пол, стекая по замшелым стенам. В относительно сухом месте, на плоском камне метрах в пятнадцати от меня, две фигуры совершали странные телодвижения. В голову немедленно пришёл старый анекдот: думала, сношаются, а пригляделась – точно, …ются!
Как бы передать увиденное, не скатываясь до стандартного: «Я-я! Натюрлих гу-уд!»? Короче, Швед изо всех сил содомировал Семёна Кошкарёва. Глаза лысого были закрыты от удовольствия, и хекал он будь здоров! Кошкарёв же лишь обречённо смотрел перед собой, тупо уставившись в одну точку. Никто из них не заметил моего присутствия, поэтому я очень тихо вернулся назад, в СВ.
– Ну как, насмотрелся на петушатню?
Вопрос Круглого заставил меня подпрыгнуть.
– Садись, – сказал он, указывая на противоположную стенку. – Не боись, геморрой не заработаешь, пол тёплый.
