Бездна Челленджера - [68]
— Ага, все же добрался, — произносит пугало, как будто знает меня и давно ждет. Его голос звучит глухо, но громко, соткан из множества оттенков, как хор шепотков.
Я пытаюсь унять стучащее сердце.
— Ну да, добрался. Что теперь?
— Ты хочешь достигнуть дна. Есть много способов. Можешь, например, привязать к ноге якорь — наверно, тоже утянет на самое дно.
— Но я же утону!
Пугало пожимает плечами, насколько ему это удается:
— Да, но на дне-то ты окажешься!
— Я бы предпочел добраться туда живым.
— А, — кивает пугало. — Тогда другое дело.
С этими словами оно замолкает и снова смотрит в никуда. Воцаряется неловкое молчание. Мне кажется, что фигура на шесте потеряла ко мне всякий интерес, но потом я понимаю, что она просто ждет моих действий, хотя и непонятно, что я должен делать. Чтобы предпринять хоть что-то, я подгребаю вплотную к пугалу и привязываю шлюпку к его шесту, давая понять, что не отступлю. Я тоже умею ждать. Из кармана его рубашки выползает маленький крабик, рассматривает меня и прячется обратно.
Пугало наклоняет голову. На ткани его лица появляется задумчивое выражение:
— Сейчас будет водоворот.
Я поднимаю взгляд: да, по небу плывут кучевые облака, но ничто не предвещает шторма.
— Ты уверено?
— Вполне.
Тут гладкое, как стекло, море приходит в движение.
Справа от меня начинается какое-то волнение: что-то выбралось на поверхность. Я вижу его только мельком: острая стальная чешуя, извивающееся змеиное тело. Я хорошо знаю это создание. Змей Бездны нарезает круги вокруг нас, и мне страшно. Он ускоряется, и, кажется, море повторяет его движения и тоже закручивается спиралью. Вокруг шеста появляется воронка, и веревка, которую я к нему привязал, натягивается. Под водяной спиралью я вижу алый пылающий глаз змея. Он порабощает, как глаз капитана. Видит все, как глаз попугая. Он — все глаза, которые наблюдали за моей жизнью и выносили суждение.
— Сейчас будет водоворот, — повторяет пугало. — Поищи, где укрыться.
Но укрыться негде, и оно прекрасно это знает. Змей ускоряется. В воронке вокруг шеста видно еще больше морских организмов, построивших на нем свой собственный вертикальный риф. Волны качают шлюпку, а веревка елозит о наслоения ракушек и начинает перетираться.
Когда шлюпка отрывается от шеста, я спрыгиваю с нее и цепляюсь за ноги пугала. Несчастную лодчонку затягивает в водоворот, и деготь, на котором она держится, вытекает из нее, как разлившаяся нефть. Шлюпка разваливается на медные доски. В воде плавает и кое-что еще. Я вижу кусочки промокшего пергамента и яркие перышки — вода перемешивает их с черной жижей, как ингредиенты какого-то нового коктейля.
Не отпуская ног пугала, я гляжу вниз, и меня охватывает головокружение. Воронка углубляется с пугающей скоростью, и водоворот уходит вглубь, пока подо мной не появляется бесконечный туннель. Вода ревет мне в уши, как товарняк. От соленых брызг уже мутит.
Пугало произносит:
— Если хочешь спуститься, тебе пора.
Все это время я думал только о том, как бы удержаться.
— Подожди, ты хочешь сказать…
— Если ты не передумал насчет якоря, конечно.
При одной мысли о том, чтобы рухнуть вглубь водоворота, я залезаю пугалу на плечи и вцепляюсь в него изо всех сил.
Если я решусь, ничего уже не изменить. Нет ни страховки, чтобы замедлить падение, ни камеры, чтобы хотя бы запечатлеть его. Никто не поймает меня у самого дна, чтобы отправить восвояси. Но я должен это сделать. Должен довериться силе тяготения. За этим я сюда и плыл. Я заполняю голову мыслями, которые до сих пор помогали мне идти вперед. Думаю о родителях и их пугающей беспомощности. Думаю о штурмане и его жертве. Думаю о сестре, понимающей, что крепости из картонных коробок могут стать слишком настоящими, и о капитане, который отравлял мне жизнь и все же готовил к этому моменту. Я пройду крещение глубиной. Конечно, попугай назвал бы это величайшим поражением. Ну что ж, если это провал из провалов, я готов провалиться с достоинством.
— Только не наткнись на шест, — наставляет пугало. — На этом прощай.
Я ныряю в воронку, готовый наконец познать неведомые глубины Бездны Челленджера.
153. Вечное «никогда»
Есть книги, которых я не дочитаю, игры, которых я не пройду, и фильмы, которых я не досмотрю. Никогда.
Бывает, что мы сталкиваемся с этим «никогда» нос к носу, и оно поглощает нас.
Однажды я попытался с ним бороться — когда понял, что вполне могу никогда больше не услышать некоторых песен из моего же собственного телефона. Я сел за компьютер и собрал все в один большой плейлист. Там было три тысячи шестьсот двадцать восемь песен — двести двадцать три и шесть десятых часа музыки. Я слушал его несколько дней, но потом потерял интерес.
А теперь я оплакиваю — песни, которым никогда больше не раздаться в моих ушах, слова и истории со страниц, которых я никогда не открою. Я оплакиваю свой шестнадцатый год жизни. Теперь, отныне и до конца времен, я не смогу прожить его так, как нужно. Отмотать и пережить заново, без капитана, попугая, таблеток и Белой Пластиковой Кухни, с ее урчащими животами без шнурков на ботинках. Звезды погаснут и Вселенная перестанет существовать, прежде чем я получу этот год назад.
Мир без голода и болезней, мир, в котором не существует ни войн, ни нищеты. Даже смерть отступила от человечества, а люди получили возможность омоложения, и быстрого восстановления от ужасных травм, в прежние века не совместимых с жизнью. Лишь особая каста – жнецы – имеют право отнимать жизни, чтобы держать под контролем численность населения.Подростки Ситра и Роуэн избраны в качестве подмастерьев жнеца, хотя вовсе не желают этим заниматься. За один лишь год им предстоит овладеть «искусством» изъятия жизни.
Калифорния охвачена засухой. Теперь каждый гражданин обязан строго соблюдать определенные правила: отказаться от поливки газона, от наполнения бассейна, ограничить время принятия душа. День за днем, снова и снова. До тех пор, в кранах не останется ни капли влаги. И тихая улочка в пригороде, где Алисса живет со своими родителями и младшим братом, превращается в зону отчаяния. Соседи, прежде едва кивавшие друг другу, вынуждены как-то договариваться перед лицом общей беды. Родители Алиссы, отправившиеся на поиски воды, не вернулись домой, и девушка-подросток вынуждена взять ответственность за свою жизнь и жизнь малолетнего брата в свои руки. Либо они найдут воду, либо погибнут. И помощи ждать неоткуда…
В мире идет великий Праздник. Празднуют боги — «вещества». Хиро, Коко, Мэри-Джейн и прочие. Они спускаются вниз, на землю, чтобы соблазнять людей. Но они не могут спуститься по собственной инициативе — люди должны их призвать. И люди призывают. А потом не могут вырваться из удушливых объятий «богов». На удочку Рокси (оксиконтина, сильнейшего анальгетика, вызывающего страшную зависимость) попался хороший мальчик Айзек. Его сестра Айви, страдающая от синдрома дефицита внимания, сидит на аддералле. Как брат с сестрой борются с «богами», кто выигрывает, а кто проигрывает в этой битве, как «боги», которые на самом деле демоны, очаровывают человечество и ведут его к гибели — вот о чем эта книга. Нил Шустерман и его сын Джаррод подняли тему опиоидов в США.
Заготовительный лагерь «Веселый дровосек» уничтожен, однако родители продолжают отправлять своих детей на «разборку», как только те перестают соответствовать их ожиданиям. Счастливчики, кому удалось спастись, укрываются в убежище.Сторонники «разборки» создают нового «человека», соединив в нем лучшее, что взяли от погибших подростков. Продукт «сборки» – обладает ли он душой? И как его судьба оказалась связанной с жизнью Коннора и Рисы?
Ник и Элли погибают в автомобильной катастрофе. После смерти они попадают в Страну затерянных душ — своего рода чистилище, находящееся между раем и адом. Ник доволен создавшимся положением, а Элли готова отдать буквально все, вплоть до собственного тела, лишь бы выбраться из странного места, в которое они попали.
Родители шестнадцатилетнего Коннора решили отказаться от него, потому что его непростой характер доставлял им слишком много неприятностей. У пятнадцатилетней Рисы родителей нет, она живет в интернате, и чиновники пришли к выводу, что на дальнейшее содержание Рисы у них просто нет средств. Тринадцатилетний Лев всегда знал, что однажды покинет свою семью и, как предполагает его религия, пожертвует собой ради других. Теперь, согласно законам их общества, Коннор, Риса и Лев должны отправиться в заготовительный лагерь и быть разобранными на донорские органы.
В романе-комедии «Золотая струя» описывается удивительная жизненная ситуация, в которой оказался бывший сверловщик с многолетним стажем Толя Сидоров, уволенный с родного завода за ненадобностью.Неожиданно бывший рабочий обнаружил в себе талант «уринального» художника, работы которого обрели феноменальную популярность.Уникальный дар позволил безработному Сидорову избежать нищеты. «Почему когда я на заводе занимался нужным, полезным делом, я получал копейки, а сейчас занимаюсь какой-то фигнёй и гребу деньги лопатой?», – задается он вопросом.И всё бы хорошо, бизнес шел в гору.
Каждый прожитый и записанный день – это часть единого повествования. И в то же время каждый день может стать вполне законченным, независимым «текстом», самостоятельным произведением. Две повести и пьеса объединяет тема провинции, с которой связана жизнь автора. Объединяет их любовь – к ребенку, к своей родине, хотя есть на свете красивые чужие страны, которые тоже надо понимать и любить, а не отрицать. Пьеса «Я из провинции» вошла в «длинный список» в Конкурсе современной драматургии им. В. Розова «В поисках нового героя» (2013 г.).
Художник-реставратор Челищев восстанавливает старинную икону Богородицы. И вдруг, закончив работу, он замечает, что внутренне изменился до неузнаваемости, стал другим. Материальные интересы отошли на второй план, интуиция обострилась до предела. И главное, за долгое время, проведенное рядом с иконой, на него снизошла удивительная способность находить и уничтожать источники зла, готовые погубить Россию и ее президента…
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.