Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [79]
«О черт, мой парик! – Она хватает себя за голову и смеется. – А то мои соседи еще подумают, будто я старикашка… – Дрожащими руками она находит на сиденье парик, надевает его на голову и заботливо приглаживает изящный пробор. Затем протягивает мне руку. – Ничего страшного, это всего лишь химия, все в порядке. Но взгляни-ка сюда… – Маленькая собачка прыгает вниз с подножки кабины. – Это Чарли, мой новый друг, он будет со мной жить!»
«Привет, Чарли! – говорю я и поглаживаю виляющую хвостом дворняжку. – Ты просто шикарная гончая!»
«Джек Рассел[105]», – говорит София и обнимает меня.
«Дорогой мой, ты и представить себе не можешь! – Сердечно, но с явной напряженностью она обнимает и Сару, потом берет ее за руку. – Мы, дамы, идем вперед, а вы несете все наверх, да?»
«Тут поневоле заболеешь, – тихо говорит Курт, когда мы поднимаемся с вещами, – взять бюллетень и даром вкалывать!»
«Эй, Курт, женщина перенесла уже шестую химию, – говорю я, – она…»
«Да ясно, я же шучу!»
«Целых пять часов, – говорит Басти и, вздохнув, слезает с водительского сиденья, – Курт и София пытались переплюнуть друг друга в британском юморе».
«И как? – Я усмехаюсь ему. – Здорово было?»
«Так здорово, что я чуть в дерево не въехал! – Он направляется прямо к киоску. – Теперь мне срочно требуется холодное пиво!»
Сперва мы втаскиваем на третий этаж самый большой предмет – диван Софии, а когда через несколько минут мы входим в квартиру с первой партией ящиков с вещами, Сара стоит перед нами, приложив к губам указательный палец. Она показывает через приоткрытую дверь гостиную, где София без одеяла, сложив руки на животе, лежит на диване. Ее парик сполз набок, а лицевые кости выступают так сильно, что вокруг глаз и челюсти образовались глубокие темные впадины.
«О нет! – дуется Курт. – Весь переезд – впустую!»
«Еще одно слово в таком духе, – говорит Басти спокойно, но с угрозой, – и ты ляжешь рядом с ней!»
Через час София пришла в себя, через два часа с помощью Сары она уже разобрала первые ящики, а еще через три часа мы официально объявляем завершение переезда и отмечаем это пивом и шаурмой. После этого Басти срочно откланивается, чтобы вовремя доставить машину обратно, и мы с Куртом стоим в недообустроенной кухне.
«Как мы можем тебя тут оставить одну сейчас? – спрашивает Сара. – Твоя кровать еще даже не собрана до конца и…»
«Я все сделаю!» – говорит Курт и отпивает пива.
«Правда?» – Глаза у Софии загорелись.
«Да, конечно! Сейчас я поставлю видак, найду клевые фильмы, и ты расслабишься на диване».
«Но на английском! – вставляет София. – Ненавижу немецкий дубляж…»
«Как скажешь! – Он открывает ножом новую бутылку и делает глоток. – Я пока доделаю квартиру, прогуляюсь с Чарли, а если понадобится… – он показывает на спальный мешок в углу, – домой поеду уже завтра!»
София не знает, что сказать, затем начинает плакать и бросается Курту на шею.
«Взгляните на эту бедолагу, – говорит он, смахивая слезу со щеки, – ее нельзя оставить одну!»
Проходит очень много месяцев; здоровье Софии неуклонно ухудшается, а наша дружба с ней растет, и все же в последующие годы она в состоянии посещать театр, ходить по вечерам в кино с Басти и Куртом и даже в потсдамские пивные недалеко от дома и совершать медленные, но длительные прогулки со мной и с Чарли по парку Сан-Суси[106] – это название оставалось чем-то вроде жизненного девиза: у нее никаких забот, она веселее многих здоровых своих людей-собратьев, радуется столь многому, что происходит вокруг нее, и ни на йоту не утрачивает своей насмешливости по отношению ко всему тому, что в политическом или философском смысле считает абсурдным, – и не помнит себя от радости, наблюдая за моей странной карьерой в качестве профессионального атеиста.
И когда однажды радиокомпания Берлин-Бранденбург приглашает меня на телепередачу, на которой в потсдамской студии я должен дискутировать с одним монахом на тему конца света, я договариваюсь с Софией, что она будет меня сопровождать.
«Я сейчас спущусь! – шепчет она в домофон и меньше, через две минуты, уже стоит передо мной с Чарли на Бранденбургерштрассе. – Ну как? – Она проводит рукой по своему новому парику, который имитирует вызывающую короткую стрижку блондинок и в сочетании с пририсованными бровями, подкрашенными тушью, неожиданно делает ее на пару лет моложе. – Как тебе? Взгляни-ка!»
Она слегка приподнимает свой парик и привлекает меня к себе поближе. – «Мои волосы снова растут, видишь! Медленно, но верно – разве это не здорово? – Затем она передает мне поводок Чарли и берет меня под руку. Мы медленно идем по Айнкауфштрас-се, и София вдруг смотрит на часы. – У нас еще есть время, – говорит она и тянет меня на перекрестную улицу. – Пройдем-ка через парк, я хочу тебе кое-что показать».
У нас мало времени, потому что София идет очень медленно. И поскольку телередакторы, как известно, слишком дорожат своим временем, я несколько нервничаю.
«Не волнуйся, – говорит София и улыбается мне, – мы успеем! – Она крепче сжимает мою руку, когда мы входим в парк. – И запомни: всякий раз, как ты сосредоточиваешься, ты выглядишь на телеэкране злым!»
