Безбожно счастлив. Почему без религии нам жилось бы лучше - [30]

«Господин епископ, – спокойно спрашивает Виланд Бакес, – мы снова и снова слышим о таких вещах потому, что журналисты падки на подобные случаи, да? В своей последней поездке в Америку папе пришлось воевать с такими явлениями, так что еще раз уточню: имеет все это отношение к церкви или нет?»

«Я ведь уже сказал вам раньше, что существует определенный процент, – грубо отвечает собеседник. – Я не знаю, насколько он высок, но… – и тут он впервые поворачивается к Бенедикту: – Это просто неописуемо, что вам пришлось испытать, так что мы должны действовать соответственно, то есть четко!»

«Однако никаких действий не предпринимается», – ошарашивает его Бенедикт.

Бум!

«Но все же, – возражает ему епископ, – мы, как церковь, уже восприняли это весьма болезненно!»

«Вообще никаких действий не предпринимается, – отвечает Бенедикт, – увы!»

Бац!

«Между тем в последние годы ситуация изменилась!» – отвечает епископ, однако стоящего рядом с ним запуганного юношу этим не пронять.

«Полная чушь! – говорит он, успешно противостоя авторитарному тону господина епископа. – Основные принципы попросту нарушаются, пастора этого восстановили в должности, а все остальные случаи просто замалчиваются!»

Бабах!

«Я могу только сказать, что наши действия в епархии Мюнстера, – говорит епископ, – всегда были довольно однозначными».

И как раз на этом высказывании следует поймать церковь и самого господина Овербека сегодня, восемь лет спустя после этого ток-шоу. Потому что 16 мая 2009 года перед камерой оператора одно высказывание противоречит другому:

С одной стороны, перед нами – 22-летний бывший католик и бывший министрант, подвергшийся насилию со стороны своего пастора, о чем шефы последнего должны были по закону сообщить куда надо, но не сделали этого, да еще сознательно поручили преступнику работу с молодежью и даже манипулировали с его личным делом.

А с другой стороны – католический топ-менеджер, который считает, что злоупотребления происходят повсюду, но его концерн открыт для дискуссий по этому вопросу.

Теперь господин Овербек и его духовные братья делают все возможное, чтобы придать своей организации видимость порядочности. Но с тех пор как людей, которые разоблачают Бога как выдумку, а церковную мораль – как ханжество, больше не могут сжигать как еретиков на костре, с христианства пооблетел лоск мнимой «религии любви». И мы помним: всего годом позже образуются еще более глубокие трещины в этом фасаде, а именно в моем родном городе Берлине в престижной иезуитской гимназии – Канизийском колледже, названном так в честь католического проповедника ненависти Петра Канизия, который в XVI столетии в доселе открытом миру Аугсбурге возродил маниакальную охоту на ведьм. А от этого Канизийского колледжа трещины быстро пошли разрастаться по всей Германии, по Европе и, в итоге, по всему миру в тех местах, где священники имели беспрепятственный доступ к детям. Но уже в нашем небольшом и, пожалуй, неприятном ток-шоу становится ясно, что Бенедикт Траймер стал лишь одной из жертв системы, которая по всему миру и по крайней мере уже десятилетия, а то и столетия имеет традицию в церковных учреждениях: она систематически покрывает сексуальные посягательства духовных особ на детей и подростков в гигантском масштабе.

Но Виланд Бакес, нахмурив лоб, продолжает подзуживать: «Вот что меня несколько волнует, – говорит он и опять глядит на епископа. – Не слишком ли многое покрывается и замалчивается? Не слишком ли много случаев просто замяли? И даже – не стало ли это даже системой?»

«Безусловно, кое-что было замято, – признает наш государственный капеллан, – но это не система. Я расспрашиваю многих, кто взят на заметку, очень тщательно, допытываясь, что же на самом деле произошло, чтобы не поступить несправедливо с теми, кто не совершил ничего в действительности».

Что-что? Снова по кругу?! Ну-ка, успокойся, Мёллер, глубоко вдохни и не спускай на него собаку сразу же, зато потом спроси: многие ли дети, по его мнению, просто «выдумывают», будто какой-то взрослый дядя их лапал или насиловал. Пока только слушай, а люди уж как-нибудь составят себе мнение.

«Но ведь тогда есть еще многие другие, надежно засвидетельствованные случаи, и нам просто нужно трезво и недвусмысленно осознать их, дабы такое не повторялось снова!»

Бенедикт Траймер может теперь описать последствия сексуального насилия по отношению к нему со стороны пастора, но господин Бакес, похоже, применяет здесь хорошую тактику – он дает слово пиеву брату.

«Тут я абсолютно вам сочувствую и, если бы мог, сделал бы так, чтобы этого не случилось, – мягко начинает он, но потом набирает обороты. – Однако и в данном случае нужно заметить: церковь созидается из людей, а у людей имеются недостатки – у каждого из нас! И Христос говорит: кто из вас без греха, тот пусть бросит первый камень…»

«В этом пункте вы великодушнее, чем в других», – язвит ведущий – и попадает прямо в цель.

«Могу я договорить?! – защищается собеседник от аплодирующих ведущему и от упреков со стороны гей-представителя. – Я считаю это величайшим лицемерием, потому что, с одной стороны, от заповедей требуют непристойной двусмысленности, как если бы никаких заповедей вовсе не было и мы могли бы вести себя в сексуальном отношении так, как нам нравится, но как только уличат одну из церквей, – говорит он, подняв указательный палец, и даже повторяет, – одну из церквей в прегрешении, так тут же все бросают в нее камни, – а это я расцениваю как лицемерие!»