Без возврата (Негерой нашего времени) - [21]
IX
Да, друзья его оставили, отсекли от себя — и вместе отсекли от него целую жизнь, неисчерпаемо полную воспоминаний: воспоминаний, благодаря которым каждая поездка на шашлыки, каждая встреча нового года, каждый телефонный разговор дарили ему не скудные впечатления одного дня, нескольких часов или нескольких минут, а долгих, счастливо окрашенных расстоянием лет детства и юности… Андрей Иванович вспышкой вспомнил всё это, вновь с прежней силою пережил свое тогдашнее унижение, разочарование, боль — и, подняв глаза, угрюмо и вызывающе посмотрел на жену.
— Да. Бросили. Что дальше?
— Ничего, — заражаясь его враждебностью, резко сказала Лариса. — Дальше то, что я не желаю по твоей милости лишиться своих друзей.
— Эти раскрашенные куклы — твои друзья? Хороших друзей ты себе выбираешь.
— Это не твое дело. У тебя никаких нет.
Опять она ударила в то же место, в ту же боль. Андрей Иванович стиснул зубы. Лариса стояла перед ним — в блестящем черном облегающем платье, прямая, высокая — на каблуках она была одного роста с ним, и потому Андрею Ивановичу казалось, что она выше его, — с острой вызывающей грудью, с золотистой, как будто отлитой из бронзы копной волос, с голубовато-серыми, в густой оторочке ресниц, холодно поблескивающими глазами… неожиданно он — в первый раз в жизни — подумал: “А вдруг… она мне изменяет?!!” — и вслед за этим — что в последнее время он редко бывает с женой… У него потемнело в глазах; он хрипло сказал, задыхаясь:
— Может быть… у тебя есть друзья и мужского рода?!
Он был так потрясен, что сказал вместо “пола” — “рода”. Лариса усмехнулась — презрительно-зло.
— Дурак.
И вышла из комнаты.
Андрей Иванович испытал огромное облегчение. Жизнь, казалось, переломилась — он смотрел на мир совершенно иными глазами. Да что, собственно, произошло? Из-за чего перед ними чуть не разверзлась пропасть? Из-за Евдокимовых, из-за подлой власти, из-за чеченской войны? Да горите вы все синим пламенем! Он бросился вон из комнаты.
— Ларочка, миленькая… Ну прости ты меня, дурака… я так тебя люблю… ну ей-богу, ну что ты…
Он вбежал в гостиную; Лариса, стоя спиной к нему у стола, — стройная, с капельными обводами бедер и струнными ногами фигура, — гремела ножами и вилками; Настя, сидевшая на стуле обхватив руками коленки, мельком взглянула на него и снова обратилась к попыхивающему ядовитыми красками телевизору. “Возьми от жизни всё!!!” — кричал телевизор.
— Ларочка…
— Если что-нибудь подобное произойдет, — не поворачиваясь, очень спокойно сказала Лариса — и его сразу отбросило в прежнюю жизнь, — …будь покоен, я тебе тут же скажу. А пока — я прошу тебя не трогать моих друзей.
— Я не трогаю твоих друзей… я не буду трогать твоих друзей, — тихо сказал Андрей Иванович, обессилев под тяжестью навалившейся на него прежней жизни. — Я могу уходить из дома, когда у тебя гости. Я не…
— Кр-р-ра!… — резануло вдруг за окном. — Кр-р-ра! кр-р-ра! кр-р-ра!…
Лариса вздрогнула — и швырнула ножи и вилки на стол. Андрей Иванович заозирался. Ах да, конечно… окно открыто, рядом балкон… Лариса резко повернулась.
— И имей в виду: мои знакомые во всяком случае ничуть не хуже тебя. Да, они не ангелы, они не думают о мировой справедливости, они занимаются собственным обогащением, как ты говоришь. Но они растят детей, помогают родителям, они хоть кому-то делают добро — это ведь твой пунктик: надо делать добро, спешите делать добро. А ты только злобствуешь, всех проклинаешь, все у тебя воры и подлецы… и пока единственное добро, на которое ты способен, — это принести в дом эту мерзкую грязную птицу… У меня дочь! — вдруг чуть не закричала она; Андрей Иванович отступил, потрясенный этим “у меня дочь”.— Вороны разносят заразу! Ты хочешь, чтобы Настя заразилась? Я знаю, тебе всё равно: ребенок заикается, а ты даже ни разу не поинтересовался, что говорят врачи. Тебя волнуют чеченцы со своей независимостью, киргизы, на которых кто-то напал, учителя, которым не платят зарплату…
— Я не заикаюсь, — обиженно сказала Настя.
— Ты рискуешь здоровьем дочери и моим, эту птицу ты всё равно завтра выкинешь на помойку… я не понимаю, дура, почему я не заставила тебя выкинуть ее сразу! Кому ты делаешь добро? Да Евдокимов — этот Сахар Медович, как ты его называешь, — в сто раз лучше тебя!
— Кр-р-ра! кр-р-ра!…— надрывался птенец.
— О, будь ты проклят!… — вне себя воскликнул Андрей Иванович и опрометью бросился в свою комнату.
Выскочив на балкон, он увидел птенца — и, что с ним нечасто бывало, выматерился. В коробке, на дне которой еще час или два назад лежала чистая, аккуратно разостланная газета и тихо сидела сытая маленькая ворона, бурлило разноцветное мокро-блестящее месиво. Газета была изодрана, скомкана, сплошь залита изжелта-белым, с тусклыми зелеными червячками пометом; впрочем, назвать это извержение словом “помет” не вдруг приходило в голову: в обыденном представлении птичий помет можно было накрыть пятачком, здесь же, казалось, была вылита поллитровая банка. Среди всей этой пестрой, кисло пахнущей нечистоты бесновался и дико, с хрипом и визгом кричал птенец, жестоко перемазанный собственными испражнениями; вокруг него с низким, натужным гудением вилась туча огромных тяжелых мух… Лицо Андрея Ивановича исказила мучительная гримаса; он быстро вышел с балкона, закрыл за собою дверь — крик поглушел, — схватил со стола сигареты и закурил.
«Тема сельской свадьбы достаточно традиционна, сюжетный ход частично подсказан популярной строчкой Высоцкого „затем поймали жениха и долго били“, а все равно при чтении остается впечатление и эстетической, и психологической новизны и свежести. Здесь яркая, многоликая (а присмотришься – так все на одно лицо) деревенская свадьба предстает как какая-то гигантская стихийная сила, как один буйный живой организм. И все же в этих „краснолицых“ (от пьянства) есть свое очарование, и автор пишет о них с тщательно скрываемой, но любовью.
«Моя вина» – сборник «малой прозы» о наших современниках. Её жанр автор определяет как «сентиментальные повести и рассказы, написанные для людей, не утративших сердца в наше бессердечное время».
Сергей БАБАЯН — родился в 1958 г. в Москве. Окончил Московский авиационный институт. Писать начал в 1987 г. Автор романов “Господа офицеры” (1994), “Ротмистр Неженцев” (1995), повестей “Сто семьдесят третий”, “Крымская осень”, “Мамаево побоище”, “Канон отца Михаила”, “Кружка пива” (“Континент” №№ 85, 87, 92, 101, 104), сборника прозы “Моя вина”(1996). За повесть “Без возврата (Негерой нашего времени)”, напечатанную в “Континенте” (№ 108), удостоен в 2002 г. премии имени Ивана Петровича Белкина (“Повести Белкина”), которая присуждается за лучшую русскую повесть года.
«Моя вина» – сборник «малой прозы» о наших современниках. Её жанр автор определяет как «сентиментальные повести и рассказы, написанные для людей, не утративших сердца в наше бессердечное время».
«Моя вина» – сборник «малой прозы» о наших современниках. Её жанр автор определяет как «сентиментальные повести и рассказы, написанные для людей, не утративших сердца в наше бессердечное время».
«Моя вина» – сборник «малой прозы» о наших современниках. Её жанр автор определяет как «сентиментальные повести и рассказы, написанные для людей, не утративших сердца в наше бессердечное время».
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».