Без труб и барабанов - [54]

В первый раз они пошли сюда вместе. Прособирались, просуетились — и за это время погода испортилась. Потянуло холодным ветром, стало накрапывать. Ольга не могла сообразить, что надеть. В свитере было слишком жарко и он не спасал от дождя, в легкой олимпийке прохладно, а ветровочка тю-тю в «Домодедове».

— Что ты возишься? — спросила Татьяна Александровна по обыкновению чуть раздраженно, хотя торопиться было некуда. Ольга успела привыкнуть, что это просто такая манера говорить.

Рассказала про украденную ветровку. Она делала это как могла весело, но сестра даже не улыбнулась, а лишь заметила, что в Москве всю жизнь одно ворье.

— Мам, ты бы подобрала ей что-нибудь, — сказала Наташка. Она уже встала и, едва позавтракав, воткнулась в «Одноклассников», а Женька свернулась в кресле и, держа айпад у самого носа, гоняла электронного мальчика по вагонам.

— Надеть… — задумалась Татьяна Александровна. — Мы толстые с тобой, в нашем она потонет… а Женькино мало.

Она ушла в коридор, зажгла свет в кладовочке и долго там шуршала, а потом явилась, победно неся за петельку выцветшую красную курточку. Сказала:

— На-ка, примерь.

Курточка была старенькая, но еще крепкая. Она немножко жала в груди, но застегнулась. Ольга подняла руки, опустила. Было удобно.

— Помнишь куртку-то? — спросила сестра. — Как ты ее мне в шестьдесят восьмом-то… вместо себя? — Она смотрела чуть насмешливо, а Ольга застыла, опустив внезапно потяжелевшие руки.

— Так это что же, та самая?

— Она. Да.

— Но, Танечка, как же так? Ведь столько лет прошло! — Ольга ужасно разволновалась. Та самая куртка Анежки!

— Что ей сделается? — сестра пожала плечами. — Импортное производство. Сто лет проживет. Мне тогда, знаешь, некоторые завидовали. Да не много я ее и носила…

Прошли по городку — в первый раз вместе. Шли как на пожар — удивительно, что вечно охающая, руками подпирающая поясницу Таня сохранила способность так стремительно ходить. Ольга едва за ней поспевала.

Случайно встретили знакомого. Как зовут его, Ольга не помнила. Поговорили минут десять. Чувствовалось, что Таня встрече отчего-то не рада, так что пришлось отбиваться от вопросов в одиночку. Сестра за спиной сопела, переминалась, и знакомый быстро откланялся.

— Танечка, кто это? — спросила шепотом, когда он скрылся за поворотом. — Лицо такое знакомое… И ведь он даже ухаживал за мной, а имени не вспомню. Так неудобно…

— Ухаживал… — процедила сестра недовольно. — Этот за кем попало всю жизнь ухаживал… футболист…

И тут Ольга вспомнила! Костя! Его папа был на «Красном пути» директором.

— Постой, он ведь и за тобой ухаживал, нет? — спросила Ольга.

— Оль, отстань! Откуда я помню?! Нам с тобой помирать пора, а не думать, кто за кем ухаживал! — И полетела опять вперед: через дорогу, через мост, через парк. До самого кладбища слова не сказала.

А кладбище было не узнать. Как разрослось, Господи! Был крошечный пустынный пяточек без деревца, без кустика, а стало поле крестов и плит, заполнило весь холм и наползало на соседний.

— Ты идешь, нет? — окликнула сестра.

— Какое… большое… — только и смогла сказать Ольга.

— Что ж ты хочешь? Тут в девяностые, когда завод-то делили, народу полегло как в Чечне. А может, больше. Да все мужики молодые.

— Но почему? — растерялась Ольга. Про Россию много ужасов рассказывали, но обычно по другим поводам.

— С Луны ты свалилась? Время-то какое было. Бандит на бандите! Зато вон памятников отгрохали… во-он там. — И она махнула рукой в сторону ладненькой церковки, которой в прежние времена тоже тут не стояло. Памятники в той стороне, действительно, были повыше. И добавила: — А которые не перестреляли сами себя, те на машинах побились, на мотоциклах. Ох, они тут гоняли.

Шли по центральной аллее к старым участкам, и постепенно памятники становились скромнее, оградки ниже и проще.

— А одному-то, — продолжала Татьяна Александровна, — вместо памятника «мерседес» гранитный отгрохали. Хочешь покажу?

Ольга не хотела. Она все пыталась вставить слово, спросить, где похоронили папу, но сестра неожиданно разговорилась. Таня шла бодро, и в одной руке несла сумку-болоньку, в которой тяпка, совок, немного удобрений, саженцы анютиных глазок и пластиковая бутыль с водой, чтобы их полить, а в другой был нарядный пакет с бутербродами и термосом. Ольга несла две банки серебрянки и кисти — красить оградку.

Когда дошли, петляя между заборчиками, Ольга с удивлением обнаружила на старой могильной плите три портрета. Тут были все — и бабуля, и мама, и отец. Татьяна Александровна, сгрузив пакеты в траву, начала деловито выпалывать сорняки. И все причитала, что ходишь, стараешься, а трава-то прет и прет. Дождь кончился, но воздух был еще пропитан влагой, а ноги промокли до колена.

— Но… Танечка… как же папина вторая жена тебе позволила? — спросила Ольга.

Татьяна Александровна гневно разогнулась.

— Что значит позволила?!

— Ну… с папой-то она вон сколько прожила… уж не меньше, чем мама…

— Так буфетчица за год до него померла-то, есть на свете справедливость! — усмехнулась сестра. — А и жива была бы — кто б ее спрашивал? — И опять начала яростно дергать траву.