Без пяти минут взрослые - [3]

Зато маленький Роланд был в восторге.

— Для чего нужна эта педаль? Что будет, если я её нажму? Машина остановится, да? Дай мне подержать руль. Я умею.

Эта возня сына мешала Найковскому, у которого умение водить машину было в основном теоретическим. Но ему не хотелось огорчать ребёнка.

— Следи за светофором. Когда красный свет, скажи, — отвлёк он внимание мальчика.

— Я знаю, тогда нам надо остановиться, чтобы пешеходы перешли через улицу, — похвастался малыш. — Нас в садике учили. Стоп! Красный свет! Раз, два, три… семнадцать, — Роланд считал пешеходов, — желтый, зелёный. Поехали.

За городом Найковский увеличил скорость.

— Вот так! — ликовал Роланд, когда они обгоняли какую-нибудь машину. — Чего тащится, как черепаха.

— Роланд! — окликнула мать.

— Папа, эта педаль, чтобы прибавить скорость?

— Нет, она, чтобы тормозить.

— Не мешай отцу, а то съедет с дороги, — одёрнула мать сына. — Смотри, сейчас будет ущелье Лорупе.

— У-ух, как глубоко! От деревьев одни верхушки торчат.

Машину оставили на стоянке рядом с пещерой Гутмана.

В толпе туристов они излазили Чёртову пещеру, карабкались по склонам гор. Мать с непривычки запыхалась, а Байба с Роландом были неутомимы.

В Турайде возле огромной липы с раздвоенным стволом находится могила легендарной Турайдской Розы. Один ствол липы засох, а другой вовсю зеленеет.

К могиле подъехала украшенная лентами свадебная машина. Невеста, в белом платье и с фатой до земли, положила на могилу свой букет.

— Какие глупости! — громко сказал какой-то мужчина. — Сейчас другие времена и другие обычаи. Ещё неизвестно, жила ли эта Роза когда-нибудь.

— Известно, — запротестовал жених. — Я читал в газете.

Байба вообразила себя на месте Розы. А смогла бы она пойти на смерть ради своей любви к Тагилу? Что за глупые фантазии! Тагил давно уже забыл её.

* * *

В витринах Рижского Дома Моделей господствовала новая мода: узкие брюки и юбки, платья, костюмы, пальто с расширенными плечами. Байба в выцветшем ситцевом платьишке с полной авоськой в руках разглядывала выставленные модели, мысленно примеряя их на себя.

— Дешево, удобно, элегантно, не так ли? — произнес знакомый голосок.

Это была одноклассница Даце Эргле.

— Как хорошо, что я тебя встретила, — щебетала она. — Разрываюсь на части. До обеда работаю здесь, у мамы в цехе, а после обеда помогаю бабушке. Ты же знаешь, как нас много. Пока всё купишь, приготовишь — столько возни! Ты встречаешься с кем-нибудь из класса?

— Только с Даумантом, — покраснев, ответила Байба. — Мы с ним занимаемся латышским. Сама знаешь, какой он лентяй. О школе Розенталя нечего и думать. Там в девятом классе осталось два места, и на них есть желающие. И в прикладном училище каждый год страшный конкурс. Послушай, сшить такой сарафан очень трудно? — вдруг переменила она тему разговора.

— Чтоб заказать, дикая очередь. Ты хочешь себе, да? Доставай ткань, смастерим, — предложила Даце.

— Я умею строчить только по прямой.

— Ничего, я научу.

Могла ли знать Байба, что эта случайная встреча определит её будущую жизнь?

* * *

Мать Даце внимательно следила за работой девушек, но не вмешивалась. Пусть сами справляются. Даце сначала сделала выкройку из бумаги, по ней раскроила ткань, сметала, и Байба примерила.

— Ну как, всё в порядке? — обратилась Даце к матери.

— Каждый человек самобытен, — подкалывая тут и там, говорила мать. — И в одежде, особенно у женщин, должно быть что-то своё, особенное: какая-то деталь, платочек, украшение. Ты, Байба, вышей на кармашке монограмму, и твоё платье не спутаешь ни с каким другим.

— Боковые швы прострочи сама, — приказала Даце.

— А если не получится?

— Распорешь и прострочишь снова.

Волнуясь, Байба села за швейную машину.

— Для первого раза отлично, — похвалила Даце. — У тебя есть хватка.

Байба радостно улыбнулась.

— Мне очень нравится шить, — призналась Даце. — Я поступаю в ПТУ швейников, а потом буду работать вместе с мамой.

— Да ты что?! В профтех идут те, кого в школе не держат, кто учится плохо, ну, всякие непутёвые.

— Кто тебе внушил такую чушь? Да у швейников конкурс больше, чем в медицинском училище.

Какое-то время обе молча усердно работали.

— А если ты вдруг почувствуешь, что шитьё не твое призвание?

— Дурочка, после ПТУ можно поступить в любой институт.

* * *

Целый месяц Байба мучилась сомнениями, думала, что делать: продолжать учёбу в школе или идти в ПТУ. Не было покоя ни днём, ни ночью. Не хотелось ни есть, ни спать. Всё валилось из рук.

— Что с тобой? — встревожилась мать. — Уж не заболела ли?

— Смотри, жена, как бы нам не стать преждевременно дедом и бабкой, — ухмыльнулся отчим, подозрительно взглянув на Байбу. Байба выскочила из комнаты.

* * *

Рейнис Кадикис с трудом привыкал к новой жизни. Она началась с бесчисленных запретов врачей: не курить, не волноваться, ничем не утруждать себя…

Пенсионер. Списали, как старую ненужную мебель. На книжной полке рядом с диваном тридцать две папки, своя на каждого воспитанника, начиная с пятого класса. Последний выпуск. Больше не будет. Школьный звонок никогда больше не позовёт его на урок. Остался лишь один звонок — к вечному покою.

Учитель в одиночестве терзал себя мрачными мыслями. Его воспитанники, счастливые от того, что избавились, наконец, от учёбы, разлетелись, кто куда.