Без права на ошибку - [37]
— Вы поедете со мной, попу ничего докладывать не надо.
— Но я офицер и считаю долгом чести поставить в известность епископа Егория, который…
— Оставьте сантименты, поручик, обойдемся без понятых и без показного благородства.
…Мела метель. Белокрылов по глубокому снегу пробирался вдоль каменной стены булочной, за ним — Хозяин, а чуть поодаль — два здоровенных телохранителя.
— Стой! Кто идет? — раздался голос из-за угла.
— Это я, Филипп Мокеевич, — ответил Белокрылов. — Отец Иероним. Не узнал?
— Я не Филипп Мокеевич… А старосту я сейчас кликну. Ждите здесь и не двигайтесь.
Вскоре их позвали:
— Идите, сей момент откроют горенку. А где отец Егорий?
— Он в санках дожидается… Со мной он, здесь со мной…
Железная дверь со скрипом открылась. В подвал спустились в таком же порядке, как шли, только идти пришлось на ощупь, в непроглядной тьме. Гулавский зашуршал коробкой спичек.
— Не надо, скоро будет светло, как днем, потерпите, зажигать спичку опасно.
Впереди распахнулась дверь, и сноп яркого света ослепил глаза:
— Руки вверх! Не двигаться!
В грудь Гулавского уперся маузер, а справа и слева из-за мешков с мукой щелкнули винтовочные затворы.
XX
В казарме, тускло освещенной пятилинейной керосиновой лампой, Белокрылов заснул, едва успев положить голову на подушку своей кровати. Впервые за много дней он спал как убитый, не напрягаясь и не прислушиваясь к каждому шороху. Он мог проспать до самого вечера, если бы не Гирыш. Парнишка принес большую вязанку дров на плече и сбросил ее у голландской печки на железный лист перед топкой, думая, что в казарме никого нет: обычно в такое время она пустовала.
Белокрылов вскочил с кровати, озираясь по сторонам и не понимая, что случилось. Гирыш замер на месте, не веря своим глазам.
— Валентин агай! — с радостным криком бросился он к Белокрылову.
— Ну и напугал ты меня, постреленок, прямо сердце в пятки ушло, сейчас обратно бежит! — обрадованный не меньше Гирыша, пошутил Белокрылов. — Да тебя не узнать, настоящим чекистом стал…
Парнишка смутился от такой похвалы. Его и вправду трудно было узнать: одет по всей форме — в солдатской гимнастерке и брюках, подпоясан широким кожаным ремнем, на шапке — алая звездочка, на ногах большие, не по размеру, ботинки с обмотками.
— А я теперь конюху Федору Савельичу помогаю и еще много печь топлю. Сам начальник велел: «Взять Гирыш на продовольствие!..»
— На довольствие.
— Вот-вот… И на улица не велел выходить.
— Ну и правильно. Тебе в самом деле пока не надо в городе показываться. Знаешь почему?
— Конечно, знаю, не шибко маленький.
— Ты хорошо сделал, что разбудил меня. Надо ополоснуться и бежать. — Белокрылов направился к умывальнику.
— Ты опять долго ходить будешь?
— Нет, товарищ Гирыш. Вечером вернусь сюда, так что увидимся. Гостинцев постараюсь прихватить тебе.
— Потому что рождество?
— Да разве уж рождество? Вот так раз!..
Пока Белокрылов приводил себя в порядок, пока одевался, он неотрывно видел перед собой тревожный вопросительный взгляд Маши: «Кто вы, Иван Александрович?..» Он дал ей слово ответить на этот ее вопрос до рождества. Оно, оказывается, уже наступило, а она все ждет и ждет… В том, что она с нетерпением ждет его прихода, он не сомневался, Белокрылов почему-то верил ей, верил, как себе. Надо сегодня же, не откладывая ни на час, встретиться с ней. Нужно вернуть шапку, пальто и валенки, взятые у епископа. Но это — не главное, главное — увидеться с нею, услышать ее голос…
Он оставил Гирыша топить печь, пообещав вернуться не позднее девяти часов вечера.
«Прежде чем идти в дом Егория, нужно поставить в известность Горбунова о своем намерении, — подумал Белокрылов. — Возможно, у него иные соображения».
Ему казалось, что Александр Иванович непременно догадается об истинной причине посещения дома епископа. Хотя Белокрылов и получил целые сутки для отдыха, но на праздное времяпрепровождение разрешения ему никто не давал. Да он и сам не позволит себе такой разболтанности. «Зайду к Александру Ивановичу и откровенно расскажу обо всем», — решил Белокрылов.
Он вошел в приемную председателя.
— Добрый день, товарищ Белокрылов! — приветливо поздоровалась с ним Ася, оторвавшись от машинки.
— Здравствуйте, Александр Иванович у себя?
— Да. Пройдите. Возможно, он вас и ждет.
— Откуда вы знаете?
— У меня должность такая — все знать. Я ведь женщина, а женщины любознательны.
— В нашем учреждении вам всего знать не полагается.
— Даже о мужчине, который мне симпатичен?
— Даже о нем, — не разделяя ее игривости, строго сказал Белокрылов. Он прошел к двери в кабинет и постучал.
«Войдите!» — послышался голос Горбунова. Белокрылов вошел.
— Почему не отдыхаешь, Валентин Иванович? — вместо приветствия спросил председатель.
— Спасибо, я уже хорошо отдохнул, Александр Иванович.
— Садись. С чем пришел? Справиться о здоровье своего «хозяина»? Могу сказать, что он жив, здоров, чего тебе, конечно, не желает. Как ты его, а?.. Лихо! Молодчага! Младшего помощника своего видел? Гирыша?
— А как же?! Спасибо вам за то, что в городе запретили показываться. Курчавый и несколько его дружков еще на свободе. От них жди любой пакости.
