Без права на ошибку - [32]
— Прошу без оскорблений, боцман Кочубенко.
— Что-о?! — Ростовский на мгновение даже отшатнулся от Белокрылова. — А это откуда тебе известно?
— Опять же — работа такая. У нас лежит твое удостоверение с фотографией, в столе у председателя. У Горбунова. Итак, через час мы с тобой должны быть у него. Собирайся, боцман! Нас там ждут.
— Где? — Кочубенко опустился на стул, но тут же вскочил. — А если я тебя сейчас пристрелю, как собаку? Мне с тобой — не детей крестить, рука не дрогнет.
— Так ведь неизвестно кто кого. — Белокрылов видел, как нервы атамана сдали окончательно, и говорил совершенно спокойно. — Меня много раз убивали, а я все жив. Повторяю: я — чекист и выполню свой долг до конца. Твой шеф — господин Гулавский и подполковник Удалой-Кучеров давно под надзором. С ними, считай, покончено. А тебе-то куда податься? Обложен, как волк, красными флажками. Возмездия тебе не избежать.
— Ловко… В герои, значит, метишь? Но в меня ты стрелять не станешь, — надменно заметил Ростовский. — Твоему начальству я нужен живой. Разве не так? То-то. Так что — привет! Я тебя еще переживу.
— Кому привет-то? Твоим дружкам-уголовникам? — усмехнулся Белокрылов. — Пошли со мной. Не дури! Там тебе зададут несколько вопросов, выяснят отношения — и все дела. Расскажешь о себе и своих делишках. Впрочем, тебе и рассказывать-то несложно: бандит и бандит, мелкая сошка. А вот Удалому и хозяину — другое дело. Это птицы иного полета, позаковыристей. Они и тебя вот в дураках оставили. Сейчас у тебя одно спасение — сдать оружие. Не испытывай моего терпения и не тяни время.
— Надо же, какой добрый! Обо мне заботится. Может, и жизнь гарантируешь? — боцман взъерошил усы. — А не боишься, что перед твоим начальством я заложу тебя? Петухова кто пришил? Не ты? Прикусил язык? Крыть нечем?
— Где надо, и за это отвечу, — сказал Студент. — Напоминаю: через пятьдесят минут здесь появятся чекисты. И тебе так или иначе все равно придется отвечать на вопросы Горбунова.
— Вопросы задавать — великая доблесть, что и говорить. Ну, посадят. Раньше сяду — раньше выйду.
— Тогда — пошли. Жизнь на нарах тоже еще заслужить надо. Только вряд ли она тебе достанется, если будешь упрямиться. Именем революции — требую сдать оружие!
Кочубенко молчал, его блуждающий взгляд остановился на маузере. В памяти беспорядочно мелькали города, дороги, дела, запачканные кровью безвинных людей. Мятеж на Красной Горке. «Да здравствует мировая революция!» — снова прозвучали обвинением последние слова коммунистов, которых он расстреливал. Контрреволюционный заговор на линкоре «Петропавловск». Не докопаются. Ограбление банка в Петрограде? Не политическое преступление. Ограбление попа? Пустяк. Сотрудничал с Удалым? Вот тут он влип, хоть и был всего-навсего связным. Винтовки, украденные с завода… Это могут пришить. Нет, живым он не дастся… Надо уходить! Пристрелить этого… А там — ищи ветра в поле. Ростовский вскинул маузер.
Но не успел. Хлопнул выстрел, и острая боль пронзила руку боцмана выше локтя. Револьвер выпал из руки. Гирыш бросился на пол и тут же схватил оружие. Забыв о боли, Кочубенко-Ростовский поднял табурет и занес его над головой Белокрылова, но тот перехватил руку боцмана и рукояткой револьвера ударил по голове. Боцман обмяк и сполз на пол.
— Гирыш, дай полотенце! — распорядился Белокрылов. Он крепко связал руки бандиту и засунул первую попавшуюся тряпку ему в рот,
— Вот так! — обрадовался парнишка. — Теперь кричать плохие слова не будет. Что дальше делать будем?
— Что-нибудь придумаем, малыш.
— Скорей надо. Другие придут шайтаны. Тогда совсем нам беда сделается.
— Сейчас сюда должен приехать кучер Ильи Рогожникова. Помнишь Рогожникова?
— Как не помню. Настоящий контра. — Гирыш сердито насупился.
…Вскоре в калитку постучали. Белокрылов вышел:
— Кто?
Ответа не последовало.
— Кто?! — громче повторил Белокрылов.
— Комната для семейных у вас не сдается?
— Для семейных нет. Постояльца-одиночку можем пустить.
Белокрылов отпер калитку и впустил во двор пришедшего. Закрыв калитку, спросил:
— Оружие есть?
— Чё?
— Оружие, спрашиваю, есть? — Белокрылов наклонился к самому уху старика-возницы.
— Есть…
— Придется сдать. У нас такой порядок.
Дед достал из-под сена на санях винтовочный обрез. Белокрылов провел старика в комнату Ростовского-Кочубенко.
— С чем пожаловал, папаша? Присаживайся.
— Вот приехал… А на улице морозяка, — отрывисто и не очень связно заговорил дед. — А поясница ломит, не приведи господь… Быдто к ненасью…
— С чем приехал, спрашиваю?
— Чё? — старик поднес ладонь к уху.
— Кто прислал? Зачем, спрашиваю, приехал?
— От Рогожникова я. За каким-то начальником, знать-то, прислан. — Возчик непослушными пальцами убрал кур-жавину с усов и бороды.
— Давно служишь у Рогожникова?
— Вот уж вдругорядь зима легла. А куда деваться? Ни земли, ни лошади у меня в хозяйстве нетути. А тут какой ни на ись, а харч и мало-мальская плата.
— И много ездить приходится? — Белокрылов смотрел на лапти старика, на серый домотканый азям. — Наверное, холодновато в такой-то одежонке?
— Так оно, однако какая есть, такую и ношу. Век-от у меня немалый, уплыли годы, што вешни воды. Всякого повидал… Худого — с охапку, доброго — с ломоть… Ежели ты начальство, то велено поскорей обернуться.
