Без покаяния. Книга 2-я - [55]

— Все это в прошлом, Элиот. Не казните себя. Мое сердце болит теперь совсем по другой причине.

— Не терзайте себя понапрасну, Бритт. И это все тоже пройдет. Зато теперь у вас есть бэби, а впереди целая жизнь.

— Вы правы, Элиот. — Она взглянула на него со слабой улыбкой. — Я понимаю, что должна как-то взбодриться и жить дальше.

— Эвелин сказала, что вы хотите возвратиться в Джорджию.

— Да, я так решила. Вашингтон — во всяком случае теперь — это город, где все для меня связано с Энтони, все мучительно напоминает о нем…

Элиот долго ее рассматривал, не решаясь спросить, как она теперь относится к нему, может ли он надеяться, что однажды она примет его любовь. И хотя с грустью предчувствовал, что ее ответ отнимет у него последнюю надежду, все же решился.

— Бритт, я пытаюсь понять, почему вы согласились встретиться со мной.

Она повернулась к нему.

— Прежде чем уехать, я решила развязать все узелки, связывающие меня с этим городом. Когда вы через Эвелин спросили, смогу ли я принять вас, я подумала, что просто обязана это сделать.

Обязана. Он сразу возненавидел это слово. Оно не оставляло надежды. Никакой.

— Возможно, Элиот, вам покажется странным, — продолжала она, — но я беспокоилась о вас. О вас и о Дженифер. Особенно о ней.

— С вашей стороны это очень великодушно. Мне действительно было тягостно в последние месяцы, но с Дженифер все обстоит благополучно.

— Как это, должно быть, ужасно — отдать своего ребенка…

— Да, так и есть. Но я решил, что для нее это будет лучше. Я вижу ее так часто, как только позволяют обстоятельства. С тех пор как они переехали в Англию, я почти все уик-энды провожу в Лондоне. Самое трудное — это прощаться с ней в воскресенье вечером.

Бритт кивнула и, помолчав, спросила:

— Значит, Моник вполне со всем справляется?

— Она несомненно изменилась к лучшему, стала мягче, не пьет. Ничего плохого я сказать о ней не могу. Мы говорили с ней относительно того, чтобы она на несколько недель отпустила Дженифер ко мне в Париж. И у меня есть основания думать, что Моник согласится.

Он заметил на лице Бритт сострадание и спросил себя, что бы она сказала, расскажи он ей, как все обстоит на самом деле. Но у Бритт хватает своей боли, она потеряла того, кого любила, так что нечего ему нагружать ее своими бедами. Ах, если бы она знала, что, когда бы он ни пришел в лондонскую квартиру Роберта Фэрренса, комок застревает в его горле при одном взгляде на девочку. Малышка неизменно тотчас выбегала из своей комнаты и бросалась к нему на шею. А он, чтобы она не заметила слез, проступавших у него на глазах, крепко прижимал ее к себе. Он потерял всякую надежду, что когда-нибудь ему удастся вернуть ее, и молил Бога только об одном — чтобы не стало хуже. От Моник всего можно ожидать. Вот возьмет и совсем запретит ему видеться с дочкой.

Он увидел, что Бритт склонила голову и пристально смотрит на свои руки, сложенные на коленях.

— Может, мы прогуляемся по саду? — спросил он. — Сегодня такой удивительный день. Вам это наверняка не повредит.

Она мягко улыбнулась.

— Думаю, вас просто подослал ко мне мой доктор.

Он смотрел на ее красивое лицо, и сердце его сжималось от боли.

— Нет, я и сам вижу, что прогулка будет вам на пользу. Надо же хоть немножко разогнать кровь.

— Я очень слаба. Далеко мы вряд ли уйдем.

Он помог ей выбраться из шезлонга, предложил руку, и они не спеша двинулись в сторону Тред Эйвон. Элиот вспомнил о своих одиноких прогулках по Парижу, во время которых он всегда представлял себе, что она идет рядом. И вот наконец они гуляют вместе. Ее рука легко лежала на сгибе его локтя, и он чувствовал эту руку через ткань пиджака и рубашки, и в то же время он ощущал, что между ними — непреодолимое расстояние. Она так далека от него, ее душа не здесь, не с ним. Сумеет ли он когда-нибудь вернуть ее? Какая-то связь еще жива, какая-то незримая ниточка протянута между ними, но он не пытался притянуть ее к себе за столь тонкую нить, боясь, что и та оборвется. Все это приводило его в отчаяние.

— Я понимаю, почему вы здесь, Элиот, — вдруг сказала она, видя, что он погрузился в горестное молчание. — За прошедшие месяцы вы ни разу не побеспокоили меня, как и обещали, и я вам благодарна, это мне было просто необходимо тогда. Но и сейчас… Я хочу, чтобы вы знали: ничего не изменилось.

Он остановился.

— Бритт, так не бывает, чтобы ничего не менялось! Теперь вы вдова. Вы свободны.

Она смотрела на воду, на лице ее проступила тревога.

— Нет, я не могу думать об этом, как вы, — проговорила она дрожащим голосом. — Не могу.

— Почему? Я еще мог понять, почему вы решили расстаться со мной прежде. Мне это было очень больно. Но тогда я хотя бы понимал вас. Теперь же…

— Элиот, пожалуйста, не начинайте все сначала. — Ее рука исчезла со сгиба его локтя. — Я знаю свои чувства.

— Вы не должны позволять чувству вины управлять вашей жизнью. Неужели вы не понимаете? Единственное, что стояло между нами, осталось в прошлом. Мы оба достаточно настрадались от этого, но теперь все осталось позади. Все, что я прошу, не отнимайте у меня надежду. И очень бы хотелось, чтобы вы открыли мне свои мысли.