Без поцелуя на прощание - [91]

Марк жмет руку Найджелу. Я вижу, что он разочарован, но уважает выбор Найджела и больше ни о чем его не просит.

Глава тридцать четвертая

Самолет маленький, узкий и выглядит так, будто его стоит использовать только для полетов на острова. Он явно не похож на транспорт, способный перевезти пару сотен людей на другую сторону океана. Я делюсь своими опасениями с Марком, но он считает, что это всего лишь очередная попытка с моей стороны потянуть время. Чем ближе время посадки, тем меньше я хочу лететь.

Как я и ожидала, полет проходит просто ужасно. Пассажиры набились как липкие маршмеллоу, насаженные на шпажку, а бортовое питание явно покупали на развес, увидев рекламу еды для собак.

– Ты с нетерпением ждешь возвращения домой? – спрашиваю я.

Марк медленно поднимает голову, которой упирался в иллюминатор, и потирает глаза. Он явно не в восторге, что я прервала его дрему, пожимает плечами и сворачивает куртку аккуратным клубочком, чтобы подложить ее вместо подушки. Он подносит мою руку к губам и нежно целует, прежде чем приготовиться к тому, чтобы снова провалиться в сон.

– Я с нетерпением жду, чтобы ты вернулась домой. Я очень по тебе скучал, – произносит он с закрытыми глазами, но с широкой улыбкой, озаряющей все лицо.

Я тесно прижимаюсь к нему в надежде, что, когда в следующий раз открою глаза, мы уже приземлимся в Дублине.

Через несколько часов, стоило только шасси соприкоснуться со взлетно-посадочной полосой, Марк включает свой телефон. Ряд гудков, оповещающих о непрочитанных сообщениях, вызывает неловкость, ведь отчетливый звук напоминает остальным пассажирам о том, что пора достать свои телефоны и начать копаться в них. Наверное, с ним пытаются связаться с работы. Я вдруг понимаю, что не приняла в расчет бизнес Марка, когда пыталась перевезти нас на другую сторону океана. Я не уверена, стоит ли мне извиняться за свое строптивое поведение или нет. Я решаю ничего не говорить, если только он сам первым не поднимет эту тему.

Марк слушает голосовую почту, пока мы ждем багаж. Одни сообщения вызывают у него улыбку, а другие беспокоят, потому что он щурится, как будто кто-то брызнул ему лимонным соком в глаз. Он набирает незнакомый мне номер и просит меня подождать наш багаж, а сам уходит, чтобы найти тихое место, где можно было бы поговорить.

Наши сумки появляются быстро, я гружу их в тележку и пытаюсь везти ее ровно, борясь с упрямым демонстративным неповиновением расхлябанного переднего колеса. Я нигде не могу найти Марка. Он уже сто лет болтает по телефону, и я начинаю задаваться вопросом, не прошел ли Марк уже в зону прилета и ждет, что я тоже проследую туда. Я собираюсь протолкнуть колченогую тележку сквозь автоматические двери, как Марк похлопывает меня по плечу.

– Извини, – говорит он, целуя меня в щеку.

– Кому звонил?

– Никому, – бормочет Марк.

– Что ж, этот никто тот еще любитель поболтать, – шучу я.

Мои попытки изобразить равнодушие просто ужасны. Но Марк так привык к моей любопытной натуре, что совершенно этого не замечает.

– Мне нужно в туалет. Подождешь меня здесь? – спрашивает Марк.

– Конечно, – пожимаю плечами я.

Марк бросает свою тяжелую куртку и хозяйственную сумку поверх остального багажа.

– Вернусь через минуту.

Проходит всего тридцать секунд после ухода Марка, как в кармане его куртки начинает звонить телефон. Я достаю его и уже хочу ответить на звонок, но чуть не роняю, когда вижу, чей номер на нем отображается. Это доктор Хэммонд. Я тут же отклоняю вызов и запихиваю телефон обратно Марку в карман. Я жду, нервно притопывая ногой. Меня переполняет искушение проверить его журнал вызовов. Я сканирую взглядом багажный отсек как затравленный зверь. Проверяю, вдруг кто-нибудь, кто угодно, наблюдает за мной. Я закатываю глаза, поскольку мое поведение нелепо.

Я испытываю вину, но не настолько сильную, чтобы остановиться. Мои пальцы дрожат, когда я пробегаюсь по последним звонкам Марка. Из аэропорта в Нью-Йорке он позвонил своей матери, и почти сразу был еще один вызов на незнакомый номер. Последний набранный номер принадлежит доктору Хэммонду, и этот звонок он сделал совсем недавно. Я быстро заталкиваю телефон обратно в его куртку и стараюсь успокоить расшатанные нервы. Меня неконтролируемо трясет. И это моя вина. Я знаю, что мне не стоило подглядывать. Теперь же, когда я это сделала, придется иметь дело с кашей в голове, которая возникла из-за того, что я обнаружила.

Интересно, почему Марк отказался рассказывать мне, что говорил с моим врачом? Почему первым делом, после того как самолет приземлился, он позвонил именно ему? Я успокаиваю себя тем, что Марк, должно быть, сообщил доктору, что ко мне вернулась память и я больше не нуждаюсь в его услугах. Но разве это право не принадлежит мне? Как насчет врачебной тайны? Разве не стоило доставить мне удовольствие сообщить высокомерному, раздражающему врачу, чтобы он убирался с глаз? Но я все равно не могу сдержать улыбки. В любом случае это не имеет значения. Я рада уже тому, что доктору Хэммонду вообще велели отвалить.

Из аэропорта мы едем прямиком на кладбище. Я настаиваю… вопреки советам Марка, разумеется. Едем в тишине, которую лишь время от времени прерывает рев двигателя. Каждый поворот на дороге болезненно напоминает мне о похоронах.