Без поцелуя на прощание - [93]

– О, Лоркан! Хотела бы я занять твое место. Лучше бы я умерла. Не хочу, чтобы ты был одинок, – шепчу я, опускаясь на колени на холодную землю.

Я оглядываюсь на Марка. Он кивает. Я знаю, что его сердце тоже разбито. Я знаю, что он хочет именно этого: он хочет, чтобы я поговорила с Лорканом.

– Я знаю, как сильно ты боишься темноты, Лоркан. Я надеюсь, ты набрался храбрости и не боишься. Я скучаю по тебе. А ты по мне скучаешь? Ты меня видишь? Я хочу взять тебя за руку. Вот бы ты мог вернуться домой, потому что мне нужно тебя обнять… Мне нужно тебя обнять, – шепчу я могиле, как будто маленький мальчик услышит меня через толщу земли.

– Он мне не нравится, – говорю я, поворачиваясь лицом к Марку.

Он подходит ближе ко мне и сжимает мою руку, сжимает до боли.

– Я имею в виду надгробный камень. Нужно наклеить на него стикеры с Микки Маусом. Лоркан любит Микки Мауса. Ты это знаешь.

– Мы можем привезти стикеры, – произносит Марк с печальной улыбкой. – Можем съездить за ними в магазин прямо сейчас, если хочешь.

– Ты поезжай. Я не могу оставить Лоркана одного. Он ведь боится темноты, помнишь?

Марк тянет меня за руку, и я понимаю, что он хочет попытаться увести меня отсюда. Я не поддаюсь ему. Я не хочу уходить, я не могу стать ближе к Лоркану, чем сейчас, и планирую остаться здесь навсегда.

Я представляю, как раскапываю землю, открываю крошечный ящик, в котором он лежит, и крепко обвиваю руками его бесценное маленькое тельце. Боже, как больно! Мне физически больно дышать. Я даже и не думала, что можно хотеть чего-то так сильно. Все органы чувств говорят тебе о том, как сильно ты этого хочешь, а голова жестоко напоминает, что ты никогда не сможешь это иметь. Я просто хочу отвести Лоркана домой.

Когда Лоркан родился и я впервые взяла его на руки, он инстинктивно ухватился за мой палец своей маленькой ручкой. В тот миг я была невероятно счастлива. Я поцеловала его мягкий лобик и пообещала, что буду любить его вечно. Вечность не должна была быть такой недолгой.

Марк нежно берет меня рукой за подбородок и поворачивает лицом к себе.

– Лаура, – он замолкает, может, ожидая, что я откликнусь, а может, что я обращу на него внимание. – Нам нужно ехать домой. Пора.

– Я не могу бросить Лоркана.

– Я больше не справлюсь в одиночку, Лаура, – признается Марк.

Я еще ни разу не видела, чтобы почти стовосьмидесятитрехсантиметровый Марк казался таким маленьким. Он сгорбился, как старичок.

– Я тоже потерял своего ребенка. Мне тоже больно, – процеживает он сквозь сжатые зубы.

Я знаю, что он не злится на меня, но на какой-то миг кажется, что злится. Я не стала бы его винить, если бы он меня возненавидел. Это моя вина. Я стала причиной этому. Я забрала у него все.

– Я хочу лечь в постель и больше не просыпаться, потому что, может быть, тогда невыносимая боль, которую я испытываю ежедневно, отпустит. Но я не могу. Я обязан быть сильным. От меня зависит жизнь стольких людей. Я не могу развалиться на части. Я хочу этого. Хочу каждую секунду каждого дня. По большей части я обязан быть сильным ради тебя, – с каждым словом глаза Марка все больше наполняются слезами. – Я разваливаюсь на части, и мне нужна помощь, Лаура, прошу, помоги мне.

Я встаю и беру Марка за руку.

– Прости, – говорю я.

Я извиняюсь за все разом, но по тому, как Марк сжимает мою руку, я понимаю, что он это знает.

– Я хочу тебе кое-что показать, – говорит Марк.

Мы с Марком рука об руку идем в дальний конец кладбища. Я гляжу на могилу Лоркана, пока она не исчезает из виду. Марк мне не мешает. Он просто ведет меня, а я следую за ним. Мы доходим до маленькой, менее ухоженной могилы, находящейся отдельно от остальных под большой плакучей ивой. Могила представляет собой небольшую насыпь, которая утрамбовалась с течением времени. Изящный деревянный крест обозначает изголовье могилы. Здесь нет ни цветов, ни мишек. Но квадратик земли маленький. Это тоже детская могила.

Интересно, что за мать оставила своего ребенка лежать в сырой земле и ни разу не пришла навестить могилу? О бедном ребенке так жестоко забыли.

Я пытаюсь прочесть выцветшие надписи, начертанные на кресте белой краской, но слишком много букв пало жертвой плохой погоды. Они смыты дождем и ветром. Имени здесь нет, только дата. В этой забытой всеми могиле лежит новорожденное дитя.

– Зачем ты мне это показываешь? – спрашиваю я.

Марк непонимающе смотрит на меня.

– Разве мы недостаточно выстрадали? Нам не нужно этого видеть, Марк.

Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но Марк кладет ладони мне на плечи и разворачивает обратно.

– Смотри, – говорит он.

– Я смотрю, – смягчаюсь я. – Ты пытаешься показать мне, что и другие выстрадали то же, что и мы? Я знаю это. Мы не первые люди, потерявшие ребенка, но легче от этого не становится.

– Ты не смотришь, Лаура. Не видишь.

– Я хочу уйти, – произношу я дрожащим голосом. Из-за смеси страшного холода и сердечной боли мне тяжело выстоять на ногах, и я подумываю о том, чтобы сдаться. Я хочу упасть на землю и просто больше никогда не вставать.

Глава тридцать пятая

Мы с Марком молча сидим в машине на подъездной дорожке к нашему дому. Внутри темно. Луна прячется за густыми серыми тучами. Шторы в гостиной задернуты, и свет внутри выключен: дом выглядит убогим и негостеприимным. Сейчас очевидно, что в доме уже некоторое время никто не живет. Марк, должно быть, не возвращался сюда с тех пор, как я убежала. Интересно, почему. Наверное, ему тоже слишком больно видеть напоминания, находящиеся внутри, и я боюсь думать, как почувствую себя, когда перешагну порог. Я стараюсь держаться и убеждаю себя, что я готова. Вместе мы сможем это преодолеть, и, надеюсь, время поможет нам начать двигаться дальше.