Без поцелуя на прощание - [28]

– Ох, Эйва, мне жаль. Вы расстались?

Эйва не отвечает.

– Он не смог оторвать взгляда от юбки Николь достаточно надолго, чтобы выслушать, что я хочу ему сказать. В любом случае он не стоит того, чтобы тратить на него воздух в легких.

У Эйвы срывается голос, и становится очевидно, что ей гораздо больнее, чем выдает ее убедительная маскировка.

– Ты права. Мы, одиночки, должны держаться вместе, – говорю я.

– Что? Ты перебрала вина, женщина? Похоже, ты забыла, что этот кусочек золота вокруг пальца означает, что ты замужем, – говорит Эйва, крутя обручальное кольцо у меня на пальце.

– Кто-то должен сообщить об этом Николь. Ей, очевидно, нравится делать вид, что у Марка нет жены.

– Пока Марк помнит об этом, волноваться не о чем, – пытается убедить меня Эйва, но я отмечаю про себя замешательство в ее голосе.

– Ты же не думаешь, что между ними что-то есть, правда? – спрашиваю я, шокированная внезапностью того, что кто-то еще разделяет мои подозрения. Подозрения, в которых я не признавалась вслух до этого момента.

– Нет, нет, конечно, нет, – говорит Эйва, мотая головой.

Она лжет, я в этом уверена. Она нервно открывает и закрывает застежку на сумочке со скоростью десять раз в секунду.

– Эйва, прошу, не лги мне. Если тебе что-то известно, ты обязана мне сообщить.

– Лаура, я ничего не знаю. Здесь нечего знать. Марк любит тебя – это единственное, что я знаю наверняка.

– Единственное, что ты знаешь наверняка? Ладно, теперь я еще больше беспокоюсь о том, что тебе может быть известно не наверняка.

Эйва замолкает.

Подростки через дорогу снова начинают отпускать комментарии в наш адрес, и из-за их грубости у меня лопается терпение.

– Отвалите! – рычу я низким голосом, сама удивившись, что вообще на такое способна.

Они бросают еще более неприличные замечания и ругательства в ответ. Наконец, не дождавшись от нас особой реакции, они начинают демонстрировать загадочные жесты, обозначающие секс.

Мы с Эйвой обе качаем головами, их глупости даже несколько развлекают нас.

– Что, маленькая инвалидка не в себе? – кричит один из младших на галерке. – Нет ножек – нет мультиков.

И они все истерично смеются. Эйва собирается прокричать в ответ нечто удивительно колоритное и, без сомнений, слишком умное, чтобы они сумели постичь это своими крошечными мозгами, но прежде чем ей это удается, я бросаюсь через дорогу в приступе ярости.

Я замечаю одинокую маленькую кучку цементной крошки, лежащей на земле. Должно быть, осыпалась, когда ребята залезали на стену. Я наклоняюсь и подбираю несколько камушков. Эйва несется вслед за мной.

– Лаура, нет! – кричит она.

– Фрик! – орет один из них, когда я начинаю злобно швырять в них маленькие осколки камушков.

Я совершенно не контролирую свой гнев и осознаю, насколько безответственно веду себя. Я осознаю это так же четко, как если бы была посторонним человеком, стоящим на улице и наблюдающим за тем, как разворачиваются мои действия. Я понимаю, как много во мне ненужной агрессии, но я не в силах обуздать свой гнев.

– Я нормальная! – визжу я снова и снова. – Слышите? Нормальная!

– Лаура, перестань! Господи Иисусе, Лаура, просто прекрати! – кричит Эйва так громко, что у меня звенит в ушах.

Я гляжу на камушки в руках. И чувствую, как сила, которую придавал мне гнев, покидает тело. Я внезапно испытываю изнеможение. И позволяю рукам безжизненно повиснуть по бокам. Эйва быстро хватает меня за руки и вытряхивает из них камушки.

Я смотрю в упор на шокированную группу подростков, рядком сидящих передо мной. Никто из них не спустился со стены. Очевидно, что маленькие камушки не причинили им физического вреда. Они смотрят на меня, но это не гневные взгляды. В их глазах застыло странное выражение. Я видела этот взгляд у Марка и Николь. Они меня боятся. Я и впрямь фрик, и всем это известно. Мои веки наливаются свинцом, и, как и каждый раз, когда ситуация становится слишком напряженной, я отключаюсь.

В полубессознательном состоянии я вижу, как девочка из группы подростков помогает Эйве поднять меня и снова усадить ровно. Эйва извиняется перед ребятами за мой срыв. Я беспокоюсь, что она скоро устанет подчищать за мной, как это произошло с Марком.

– Купите себе выпить, – говорит Эйва, протягивая девочке десятифунтовую банкноту, но та не берет деньги.

– Она фрик, пойми, – говорит самый старший из ребят. – Держись от нее подальше, – он наклоняется и оттаскивает от меня девчонку, как будто я больна чем-то заразным.

– Мне кажется, ей нехорошо, – защищает меня девочка.

– Она долбаный фрик, – протестует он.

Девочка не отвечает. Она встает на ноги и возвращается к группе. Эйва берется за ручки коляски и толкает меня прочь. Я подаюсь вперед, мои руки неловко пытаются сжать колеса, чтобы помочь ей втащить мое тяжелое тело вверх по склону. Эйва идет так быстро, что у нее почти отваливаются икры, и я понимаю, что вскоре ей придется остановиться в изнеможении.

Мы умудряемся удалиться на достаточно большое расстояние, прежде чем мои руки наконец соскальзывают с колес. Мы останавливаемся.

– Что это было? – спрашивает Эйва, выходя из-за коляски, чтобы посмотреть мне в глаза.