Без перьев - [10]

— Привет. Меня зовут Шерри.

Черт побери, они знают, как взять за живое. Длинные гладкие волосы, кожаная сумочка, серебряные сережки, никакой косметики.

— Как это тебя в таком виде пустили в гостиницу? — якобы удивился я. — У вышибал на интеллигенток глаз наметан.

— За пятерочку у них развивается близорукость.

— Ну так что, поехали? — Я кивнул на диван.

Она закурила и, не теряя времени, устроилась на подушках.

— Я думаю, можно для начала взять Билли Бада и поговорить о том, что Мелвилл пытался оправдать Бога перед человеком. N’est-ce pas?[5]

— Забавно. Но не в мильтоновском смысле, да?

Я блефовал. Хотелось посмотреть, купится она или нет.

— О да. В «Потерянном рае» нет такого пессимистического подтекста.

Купилась.

— Вот-вот. Ах ты господи, — правильно, так! — пробормотал я.

— Я думаю, Мелвилл сложил гимн невинности — в самом простом, но притом самом глубоком смысле слова. Согласен?

Я не останавливал ее. В свои неполные девятнадцать она уже усвоила манеры и приемчики псевдоинтеллектуалки. Излагала многословно, бойко, без запиночки, но во всем ощущалась наигранность. Стоило мне копнуть поглубже — и рыженькая изображала наслаждение: «О да, да, Кайзер, да, малыш, хорошо! Платонический взгляд на христианство, конечно! — ты просто снял у меня с языка».

Мы разговаривали час, наверное, потом Шерри сказала, что ей пора идти, и встала с дивана. Я протянул сотню.

— Спасибо, малыш, — сказала она.

— У меня таких еще много.

— В каком смысле?

Заинтриговал. Она снова села.

— Что, если бы я затеял… вечеринку?

— Отличная идея. Какую вечеринку?

— Ну, скажем, пригласил двух девушек, чтобы они растолковали мне Наума Чомского[6].

— Ого-го!..

— Считай, я ничего не говорил.

— Попробуй позвонить Флосси. Но такая вечеринка тебе влетит.

Пришло время сорвать маску. Я выхватил из внутреннего кармана удостоверение и объявил, что она задержана с поличным.

— Что-что?!

— Я легавый, детка. А платное обсуждение творчества Мелвилла — это восемьсот вторая. Там хорошие сроки.

— Ах, скотина!

— Давай не поднимать пыли. Если, конечно, ты не горишь желанием съездить в контору к Альфреду Кейзину[7] и пересказать все это там. Боюсь, он будет не в восторге.

Она заплакала.

— Не сдавай меня, Кайзер. Мне нужны были деньги, чтобы закончить диплом. Я подавала на грант, но мне отказали. Дважды. Понимаешь? О господи!

Слово за слово, она рассказала мне все. Всю свою жизнь. Детство в районе Центрального парка, соответствующее воспитание, потом летние лагеря от социалистов, Бостонский университет. Обычная история. Сначала они пишут карандашиком «да-да-да!» на полях Канта, потом стоят в очереди на авторское кино… Вот только по пути к кассе эта глупышка сделала неверный шаг.

— Мне были нужны деньги. Одна подруга сказала, что знает человека, у которого очень недалекая жена, а сам он подвинут на Блейке. Подружка не хотела, а я решила, что за деньги смогу потолковать с ним о «Песнях невинности». Ну, в первый раз ужасно волновалась, конечно. Ничего не чувствовала, только делала вид. Да ему было все равно. Потом подружка предложила познакомить меня с другими. А знаешь, меня ведь уже ловили. Один раз, когда я читала «О насилии»[8], в машине застукали. А потом в Танглвуде[9] остановили и обыскали. Еще разок — и будет три привода.

— Не хочешь? Тогда своди-ка меня к Флосси.

Она закусила губу, потом сказала:

— Книжная лавка в Хантер-колледже — это ширма.

— Ширма?

— Ну, знаешь, как букмекеры устраивают конторы в парикмахерских. Там увидишь.

Я звякнул в управление, а потом сказал ей:

— Ну ладно, зайка. Свободна. Но не вздумай уехать из города.

Она подняла голову и поглядела на меня с благодарностью:

— Хочешь, достану тебе фотографии с вечера Дуайта Макдональда[10]?

— В другой раз.

И я покатил в книжную лавку. Продавец, такой молоденький очкарик с понимающим взглядом, подошел сам:

— Могу я вам помочь?

— Вот ищу одно редкое издание «Рекламы самого себя»[11]. Как я понимаю, автор напечатал несколько тысяч экземпляров с золотым обрезом, специально для друзей.

— Попробую разведать, — ответил он. — У нас есть селекторная связь с домом Мейлера.

Я выразительно посмотрел на него и сказал:

— Я от Шерри.

— Ах вот как. В таком случае — прошу.

Он нажал потайную кнопку, стеллаж отъехал в сторону, и невинным агнцем я ступил в чертог немыслимых наслаждений, известный под названием «У Флосси». Красный штоф, мебель в викторианском стиле, все как полагается. На кушетках лежали бледные, коротко стриженные, нервические девушки в очках с черными оправами и соблазнительно перелистывали книжки из серии «Классика» издательства «Пингвин». Одна блондиночка подмигнула мне и, кивнув на лестницу, сказала с роскошной улыбкой: «Может, Уоллес Стивенс[12], а?»

Как выяснилось, тут знают толк не только в интеллектуальных утехах. Они приторговывали и усладами для души. Мне объяснили, что за пятьдесят баксов можно «перекинуться словечком, не касаясь серьезных тем». За сто девочка даст послушать свою коллекцию Бартока, поужинает с тобой и разрешит недолго понаблюдать, как ею овладевает депрессия. За сто пятьдесят можно послушать симфонию с близняшками. За триста вообще черт знает что: худенькая брюнетка, еврейка, делает вид, что знакомится с тобой в Музее современного искусства, дает прочитать свою дипломную работу, устраивает грандиозный скандал по поводу фрейдовского понимания женственности прямо посреди ресторана «У Элейн», а потом на твоих глазах кончает с собой (способ — по выбору клиента). Это у них называется «досуг». Хороший способ выманивать денежки, а? Все-таки Нью-Йорк безумный город.