Без обратного адреса - [53]

Как и тогда, ему остро захотелось выбежать отсюда без оглядки и никогда не возвращаться. Он отдал бы целое состояние, чтобы стрелки часов вдруг перескочили на несколько делений, а церемония представления была уже позади.

Комната Алисии была почти целиком занята огромной, специальной оборудованной медицинской кроватью. В глубине ее почти терялось маленькое, высохшее тельце больной. Увядшее продолговатое лицо цветом напоминало древний пергамент. Окружая его, на подушке лежали каштановые, с сильной проседью волосы. Черты, однако, были приятными и правильными, и Давид подумал, что еще не так давно женщина была очень красивой. Прозрачная трубка, выходя из оливково-зеленого аппарата рядом с кроватью, скользила поперек туловища и тянулась под простыни, а другая свисала изо рта женщины. Эстебан, видя замешательство и смущение гостей, решил объяснить им кое-что.

– Понимаете, при ее болезни, боковом амиотрофическом склерозе, нейроны, выходящие из продолговатого мозга, – он показал себе на затылок, – которые обслуживают двигательные функции, постепенно отмирают. Тогда мускулы, не получая сигналов от мозга, не могут двигаться и слабеют. Тело не может двигаться произвольно, мускулы деградируют. А вот непроизвольные движения тела – пищеварение, дыхание и прочее – происходят довольно долго, даже в развитых фазах болезни. По мере того как мускулы слабеют, затрудняется дыхание, тогда делают трахеотомию. Глотательные движения прекращаются, вставляют трубку, которая проводит питание прямо в желудок. Таким образом сохраняются жизненные функции. Боковым амиотрофическим склерозом страдал знаменитый американский бейсболист, Лу Гериг, иногда ее даже называют болезнью Лу Герига. Я все это говорю к тому, чтоб вы не пугались и не удивлялись.

– Эстебан, вы нас простите, мы действительно растерялись, но тут столько аппаратов, как-то не ожидаешь…

– Не извиняйтесь, Сильвия, я привык. В первый раз впечатление сильное, я знаю.

Он обернулся и представил им женщину, вставшую из кресла за медицинским оборудованием:

– Палома, сиделка Алисии. Именно она ухаживает за женой, когда мне приходится отлучиться.

– Здравствуйте, Палома, очень приятно!

Эстебан подошел к жене и взял ее за руку так нежно, что у Сильвии заныло сердце. Сколько раз он брал ее так за руку? Сколько ночей провел здесь, глядя в ее лицо? В лицо, которое никогда не вернет ему этот молящий, любящий взгляд.

– Алисия, голубка, – мягко произнес Эстебан, склонившись к уху больной, – это Сильвия и Давид у нас в гостях. Они из Вальядолида, у нас в отпуске на несколько дней. Сегодня я встретил их в лесу, заблудились, представляешь? Если бы не я, до сих пор бродили бы там в поисках ручья. – И он улыбнулся, как при намеке на хорошо известную присутствующим шутку.

Несколько мгновений все смотрели на Алисию, ожидая реакции. Сильвия держалась твердо, а вот Давид на несколько минут почти потерял самообладание. Ему казалась невыносимой эта пародия на общение с живым трупом. Никакого знака Алисия не подавала, да и как его было ожидать. Скорее заговорит камень! Эстебан вдруг резко выпрямился:

– Она пожала мне руку. Вы ей понравились.

К удивлению Давида, Сильвия легко присела на край кровати и заговорила мягко и певуче:

– С днем рождения, Алисия! Нам очень приятно, что мы с тобой познакомились. Твой муж показал нам и село, и лес вокруг, мы ему благодарны. И понятно, что у такого душевного человека и жена под стать. Ты прекрасная и выдающаяся женщина, если разрешишь мне сказать вслух то, что думаю.

Эстебан улыбнулся:

– Она снова пожала мне руку.

Эти трое так сблизились, разговаривая, что Давиду стало еще хуже. С каждой секундой в этой комнате он чувствовал себя все менее уверенно, пристыженно. Мечтал, чтобы церемонии наконец закончились и его выпустили отсюда. К его отчаянию, Эстебан продолжил:

– Понимаете, Алисии всегда нравилось принимать гостей. Она была не из тех, кто счастлив лишь в собственном обществе. Ей было нужно все это – шум, веселье, переключение каналов телевидения, чтобы посудой гремели в кухне, смеялись… Она говорила, что тихий, чинный дом напоминает большой гроб.

Давида затрясло. Он сжал челюсти, чтобы не застучали зубы. Воспоминания из далекого детства о доме престарелых, тихая доброжелательность Эстебана, его естественно-непринужденное общение с женой и сравнение пустого дома с гробом, соединившись, произвели такой эффект, что у него все поплыло перед глазами, и он прислонился к стене, чтобы не упасть. Эстебан и Сильвия заметили, что ему плохо.

– Давид, ты как себя чувствуешь? – спросил Эстебан.

– Ничего, ничего, – пробормотал он. – У меня давление низкое, возникают головокружения. Это все горы… в комнате немного душно…

– Пойдем на воздух, – предложил Эстебан, поднявшись.

– Да, действительно… простите, я не хотел…

– Не извиняйся, Давид. Я просто хотел представить вам виновницу торжества. Давай-ка в сад, на воздух, подышишь, и все пройдет за минуту. Выпей чего-нибудь. Действительно, у нас здесь горы… – Он обратился к сиделке: – Палома, может, проветрить немного… только осторожно – ну, ты знаешь…

– Знаю, Эстебан, не беспокойся ни о чем, – спокойно ответила медсестра. Было очевидно, что она всегда владела ситуацией.