Без названия - [11]

Славка часто приходил ко мне со всей оравой - Абдулазис, Санька Зайцев, и т.д. Их очень трудно было выгнать, чтобы поставить например укол, и мои нервы иногда не выдерживали. Я начинал орать.

Когда я был еще наполовину без сознания, Славка обулся в мои тапки (44 размер) и, прийдя в столовую пожаловался своей маме, что она купила ему малые тапки и они ему жмут. Это потом рассказала мне его мама.

Дело идет на поправку.

Я шучу: нагреваю в стакане воду кипятильником и опускаю туда термометр. Хочу нагреть до 40 градусов и напугать Маму. В термометре что-то звонко щелкает. Я выхватываю его из стакана и снимаю показания. Ртуть конечно же зашкалила и термометр лопнул. Что делать? Я рассказываю все Маме. Она пытается стряхнуть распоясавшуюся ртуть обратно в резервуар. После двух энергичных взмахов лопнувший резервуар (это именно он щелкнул) разваливается и ртуть разливается по всей палате. Мы ее собираем и вытряхиваем в унитаз. Потом Мама тщательно, на несколько рядов моет пол и проветривает палату. Вот такие шутки.

Или - я, согбенный и немощный дряхло поднимаюсь с кровати, беру Славку за руку и направляюсь в столовую кушать. Возле двери я внезапно распрямляюсь и бодрым шагом выхожу из палаты. Мама с округлившимися глазами выскакивает следом. Я смеюсь: шутка. И не отрываясь от пола шаркаю дальше.

В палату заходит уборщица. Она моет пол и беседует с Мамой. Речь идет о нынешних продуктах питания, начиненных всяческой бытовой химией. Она уверяет Маму, что лесные дикие яблочки гораздо лучше этих красных, крупных, спелых садовых яблок. Мама соглашается. Уборщица уходит. Меня душит смех. Мама не понимает причину моего веселья. Я с трудом выдыхаю:"Яблочки...дикие..." Смеяться больно, от этого становится еще смешнее, я падаю на бок и задыхаюсь.

Приходит Ветвицкий. Садится ко мне на кровать и мы долго беседуем о клапанах и турбулентных потоках в устье аорты.

Через день мне ставили банки и горчичники. Однажды, вечером пришел медбрат Ваня. "Готовься Савватеев, сейчас будем ставить горчичники!"сказал он и я сразу понял, что он навеселе. Хорошо, что в тот день пришла очередь горчичников, а не банок. Не то он бы поджег меня вместе с кроватью. Что-то напевая он налил в лоток воды и достал горчичники. Я сел к нему спиной и задрал майку (очень неудобно, когда из живота торчат провода). Ваня обмакнул горчичник и налепил его мне на спину. В следующую секунду я заорал ("И вскрикнул внезапно, ужаленный князь") и спину у меня свело от холода. Когда Ваня кончил смеяться он объяснил мне, что отключили горячую воду и он набрал той воды, которую не отключили, то есть холодной. Я отказался от таких горчичников и сказал, что лучше сам нагрею воду кипятильником. Ваня сказал:"Ну и неженка ты Савватеев!" и ушел.

В другой раз меня испытал на прочность медбрат Арсен. Это было еще до горчичников, в пору, когда я находился еще на грани вменяемости. Он должен был поставить мне две капельницы, одна с кровью, другая с каким-то лекарством. Несколько раз ткнув мимо вен, он наконец решил, что попал и удалился довольный собой, оставив меня в таком положении: в одной руке капельница с кровью воткнутая мимо вены, в другой руке капельница с лекарством и тоже мимо. Хорошо, что в это время ко мне зашел Славик. Я почувствовал как правая рука наливается распирающей болью. Лекарство давало себя знать. Я сказал Славке, чтобы он позвал медбрата. Славка, видя мое перекошенное лицо убежал за помощью. Ждать было невыносимо. Рука уже вся горела до самого плеча. От жжения у меня даже выступили слезы. В то же время другая рука была нейтрализована второй капельницей и не могла ничем мне помочь. Боль нарастала. Я шепнул:"Гады, фашисты!" (не помню всерьез или в шутку. "Фашисты" - это я позаимствовал у Максима. Славка рассказывал, что когда Максиму ставили укол перед зондированием, он кричал:"Что же вы делаете! Пустите! Немцы, фашисты! Пустите!" и т. д.) Так вот я шепнул это и приготовился к переходу в пятое измерение. Помощь пришла в последний момент. Арсен, полный сомнений и недоверия, выдернул наконец капельницу и поставил даже какой-то обезбаливающий укол. Тем временем, вторая капельница тихо-мирно заливала мне под кожу кровь. На общем фоне правой руки это было совсем не больно, но от этого не менее вредно. Еще несколько попыток Арсена попасть мне в вену не увенчались успехом. Тогда он сбегал в реанимацию за медсестрой (там работают настоящие асы) и она вставила мне иглу в тыльную сторону ладони. Через некоторое время после арсеновских пристрелок на левой руке у меня расцвел огромный синяк с черезвычайно богатой цветовой гаммой.

Пункция. Еще с детства, со времен первой моей операции у меня сохранились об этой процедуре крайне неприятные воспоминания. Теперь же, ко всему прочему я понимал в чем ее суть (через спину, длинной иглой прокалывают плевральную полость и откачивают из нее кровь). Поэтому, когда меня повели в процедурный кабинет, я весь трепетал. Меня усадили верхом на стул. Ветвицкий и Иванов (второй мой хирург) забренчали инструментами у меня за спиной. От испуга язык мой развязался:"Можно один вопрос?" Иванов, ухмыляясь:"Можно." Я:"Скажите, а это не очень больно?" Хирурги рассмеялись. Дальше мне помогло мое отчасти ступорное состояние и остаточные явления общего наркоза.