Без названия - [21]

- Это какая улица? - спросил Костя Арабаджи.

- Преображенская, - ответил Нечаев.

И тут же подумал: "Вот и спорам конец". Порт остался в стороне. Но он не рискнул сказать об этом.

- А это что?

Машина проехала мимо вокзала и мягко покатила по Куликовому полю. Теперь Нечаев забеспокоился. Куда гонит шофер? Они уже проехали весь город!..

Но Костя и сам понял.

- Везет, как утопленнику, - сказал он со вздохом. - Слышь, Нечай!.. Чует мое сердце, что я опять не увижусь с твоим знаменитым дюком Ришилье. Несет нас нечистая сила...

И дался ему этот памятник. Нечаев спросил:

- Ты можешь помолчать?..

И вдруг они увидели море.

Оно лежало далеко внизу, и берег круто падал в голубую беззвучную пустоту. Машина шла почти по краю обрыва, за который судорожно цеплялись темно-оливковые кустики дрока и пыльные акации. Сквозь их ветки и поблескивало море.

Но сейчас море не светилось, не играло на солнце. На унылом латунном блеске не было ни дыма, ни паруса. Да и берега, знакомые Нечаеву с детства, успели как будто одичать. На станциях Большого Фонтана стояли пустые заколоченные киоски. Это были те самые киоски, в которых, как помнил Нечаев, всегда весело торговали хлебным квасом и пивом, халвой и баранками. И вот... На каменных оградах домов пухло лежала свалявшаяся пыль. И такими же дымчато-пыльными были гроздья перезревшего винограда "дамские пальчики", свисавшие через ограды.

По верандам опустевших дач бегали ящерицы.

Людей не было.

Дорога словно бы висела над морем в пустоте неба. Под нею, далеко внизу, лепились друг к другу заброшенные рыбачьи курени. Раньше, когда хазяева уходили в море, эти курени охраняли мохнатые цепные псы, а на крутых склонах в мудром одиночестве пощипывали горькую травку старые козы. Раньше... Но ушли люди, и берег опустел, одичал, и стойкий запах жаренной на прогорклом масле скумбрии и ставриды выветривался из остывших летних печей, и все вокруг выцвело, поблекло.

Со стесненным сердцем смотрел Нечаев на опустевшие берега и зеленоватое море. Его сердце зашлось и словно бы перестало отсчитывать время.

Но вот оно снова напомнило о себе властным толчком. То была последняя, Шестнадцатая станция... Трамвайный путь кончался возле опустевших рундуков курортного базарчика. Отсюда пологий спуск вел к просторным пляжам Золотого Берега. Но водитель взял вправо, и машина вымчала в открытую степь, сухо шелестевшую стеблями высокой кукурузы.

От земли шел жар. В плотном звенящем воздухе неожиданно возникли белокаменные стены монастыря, окруженные тополями, а там снова пошла плоская пыльная степь, на которой не за что было уцепиться глазу. Дорога вела к Люстдорфу.

- Ни черта не понимаю, - признался Костя Арабаджи. - А ты Нечай? Что скажешь в свое оправдание?..

Из них только Нечаев был одесситом, и Костя, надо полагать, считал его ответственным и за эту поездку, и за их будущее. В своих несчастьях люди часто винят других.

- А тут, если хочешь знать, и понимать нечего, - Нечаев, разозлясь, приподнялся на локте. Он знал, что фронт проходит гдето возле Сухохо лимана. Куда же им еще ехеть?

Но машина опять свернула. Теперь уже влево, к морю.

Какой одессит не знал этого места? Вот уж сколько лет его называли по-домашнему просто: Дача Ковалевского". Жил-был чудак, которому вздумалось построить дачу далеко за городом, что называется на отлете, и не только дачу, но и высокую круглую башню, чтобы по вечерам сидеть на верхотуре и глазеть на нарядные пароходы, приближающиеся к Одессе. А почему бы и нет? Каждый по-своему с ума сходит.

Машина остановилась резко, сразу. У ворот под грибком стоял матрос с винтовкой.

- Приехали, - весело объявил капитан-лейтенант, высовываясь из кабины.

Он соскочил на землю, одернул китель. Следом из кабины выбрался и его спутник в серой кепочке.

От Нечаева не укрылось, что капитан-лейтенант разговаривает со своим спутником так почтительно, словно тот имеет адмиральское звание.

Нечаев, Костя Арабаджи и Сеня-Сенечка перемахнули через борт. После этого водитель дал газ, развернул машину и повел ее обратно в город.

Еще через минуту полуторки и след простыл.

- Со мной!.. - сказал капитан-лейтенант часовому.

"Как его фамилия?" - думал Нечаев, глядя в спину капитан-лейтенанта. Соседка сказывала, что он ее успел позабыть.

Узкая тропка, проторенная в лебеде и крапиве, напрямки вела от ворот в глубь усадьбы к веселому двухэтажному дому с балконами и крытыми верендами. Дом стоял на краю обрыва. На южном фасаде, обращенном к морю, Нечаев увидел две каменные рюмки на тонких ножках. Гостеприимный хозяин дома, надо полагать, был не дурак выпить.

- Правильно, - кивнул капитан-лейтенант. - Раньше этот дом принадлежал Федорову. Был до революции такой малоизвестный писатель. Но с Куприным дружил, с Буниным. Они, говорят, сюдя частенько наведывались. Отдохнуть, порыбачить. И все остальное. Может, слышали?

- За Федорова не скажу, - ответил Костя Арабаджи. - А Куприн и у нас в Балаклаве бывал, мне батя рассказывал. - Он замолчал и поднял глаза на капитан-лейтенанта. - Вы нас зачем сюда привезли, на экскурсию?

- Не совсем, - капитан-лейтенант усмехнулся. - Время для этого не совсем подходящее, а?