Без названия (2) - [15]

- По субботам, юноша, по субботам! - рявкнул я. - И дверь закройте с той стороны!

А случилось это в понедельник...

- Ты где будешь жить? - спросил Грегори.

- В мотеле "Олд стар".

- Это, кажется, недалеко от пресс-центра. Вполне прилично по нынешним временам, когда, я слышал, журналистов устраивают за сто километров от Лейк-Плэсида, в Платсбурге...

- А ты?

- Я буду жить в бунгало на противоположной стороне Зеркального озера. Это конура приятеля, он любезно уступил мне на время Игр. Сам он решил смотреть олимпиаду по телевизору. Я думаю, это правильное решение.

- Одно мне непонятно, Дик, что тебя несет в этот богом забытый край? Аккредитации у тебя нет, билеты, насколько мне известно, стоят уйму денег, лыжные трассы закрыты, - словом, никуда не пробьешься. Да и питание, говорят, тоже не слишком хорошо там организовано. На что уж спортсмены, и тех не обещают кормить как следует...

- Да, Олег, вот что я хотел тебе сказать... Пойми меня правильно и пока не спрашивай лишнего. Пока. Наступит время, когда я готов буду ответить на любой твой вопрос. Мое предисловие вот к чему: я не довезу тебя до мотеля, а высажу в непосредственной близости, ничего, ты здоров, как бык, дотащишь свою водку в целости и сохранности.

Такая осведомленность Дика Грегори меня рассмешила, и я не стал себя сдерживать. Ледок, образовавшийся после первых его слов, растаял.

- Это во-первых. Когда ненароком доведется встретить меня на улице ну, на Мейн-стрит, скажем, не подходи ко мне и ничем не выказывай, что мы с тобой знакомы. Если нужно, я сам подойду к тебе или кто-то скажет, как найти меня. Это во-вторых.

- Все?

- Пока все.

- Ты чем-то обеспокоен?

- Не будем об этом, мы ведь условились. Меня беспокоит лишь одно как бы не опоздать... Времени осталось совсем, совсем мало, в обрез. Дьявол бы побрал этого плантатора, выращивал бы свои земляные орешки... всем на радость.

- Знаешь, я хочу пива, - чтобы перевести разговор на другую тему, сказал я.

- Ящик у тебя за спиной. Кстати, и мне откупорь банку. В горле действительно пересохло.

Я щелкнул крышкой, и в машине установилась тишина, нарушаемая лишь мерным гудением мощного мотора.

Вечером, когда Лейк-Плэсид погрузился во тьму, я подходил к "Овалу". Лед был ярко освещен, конькобежцы в блестящих, обтягивающих костюмах мерно накручивали километры, тренеры, застывшие по кромке, оживали, когда спортсмен проносился мимо, что-то кричали или показывали на пальцах и снова замирали. На флагштоках, вытянутых в одну линию вдоль Ледового дворца, у входов в который толпился народ - билеты продавали даже на тренировки, - полоскались на сильном ветру государственные флаги стран участниц ХIII зимних Олимпийских игр.

Снега почти не было, дорожки и улица, по которой я только что шагал, были грязными и пыльными, мороз высушивал ноздреватые сугробики и хватал за щеки. Пресс-центр светился окнами всех четырех этажей.

Я вошел в здание. Никто не задержал меня, не спросил документы. Впрочем, пресс-центр, расположившийся в местной школе, еще официально не работал, о чем можно было легко догадаться по нагромождениям ящиков в узких проходах; парни в комбинезонах, переругиваясь, таскали цветные телевизоры "Сони" и спускались с ними в подвал. Я потолкался по этажам, таблички "Аккредитация" не обнаружил и обратился за помощью к мужчине в лыжной шапочке. Он посмотрел на меня словно на марсианина и развел руками:

- Понятия не имею, я здесь сам двадцать минут. Да, двадцать, повторил он, для верности взглянув на часы.

Еще две попытки выяснить местонахождение аккредитационной комнаты ни к чему не привели. Мои хаотические толкания по этажам и комнатам все же дали положительный результат. На четвертом этаже я увидел знакомые буквы "ТАСС" и толкнул дверь. В просторной комнате стояли три стола, несколько стульев, телевизор, стучал телетайп, раскладывая по полу бесконечную ленту, было тепло, и немолодая усталая женщина знакомым московским говорком объяснила:

- Это вам нужно выйти во двор, по центральной лестнице. Впереди справа вы увидите одноэтажный деревянный барак. Там аккредитуют. А вы откуда? - полюбопытствовала она.

- Из Киева.

- Вот уже из Киева приезжают, а где мои - ума не приложу. Нет, я не в ТАССе, я из "Советского спорта", Николай Семенович уже приехал, а другие не то в Нью-Йорке застряли, не то в Монреале... Здесь такая неразбериха, вы даже представить себе не можете! Ни спросить не у кого, ни обратиться, если что-то нужно. Единственный надежный человек, и тот - полицейский, этот как часы в шесть приходит закрывать комнату... Это, конечно, только сейчас в шесть, пока олимпиада не началась, а потом мы будем круглые сутки работать, ведь это телетайпы ТАСС, мы у них арендуем. Да еще, говорят, и АПН собирается передавать. Когда мы только управимся?

Видно, женщине так надоело сидеть все одной да одной в этой пустой комнате, где даже простого дивана, чтоб прилечь, не было, что она никак не хотела отпускать меня. Я успел за те несколько минут, пока находился в комнате, узнать, что Роднину и Зайцева встретили здесь по высшему классу сплошное внимание, но только все у них спрашивают, как они будут чувствовать себя на льду, когда выйдут Бабилония и Гарднер. "Нет, вы только подумайте, - нет спросить бы, как нужно чувствовать себя американцам в их присутствии! Ой, мне кажется, что судьи будут ставить нам подножки! Как-то нехорошо пишут в местных газетах про своих - нахваливают, превозносят до небес, а что они сделали-то в фигурном катании? Стали в прошлом году в Вене чемпионами мира? Так ведь в отсутствие Родниной, это же понимать надо! А что они о нашей олимпиаде: что ни газета, что ни передача - сплошная грязь, ругань, как они так могут! Мы так стараемся, так ждем эту олимпиаду, вся Москва словно наново на свет рождается... Неужто им удастся отобрать у нас Игры? Как вы думаете?"