Без наказания - [40]

— Да.

— А это ваше наблюдение относительно того, что брюки только что из чистки, оно тоже основано на ваших научных познаниях?

— Нет. Оно основано на моей наблюдательности.

— Благодарю — вас. А теперь, мистер Прайс, представьте себе, что вы приходите домой за полночь, после того, как вас несколько часов поджаривали, да, да, именно поджаривали в полиции, а потом выходите из дому с намерением кого-то убить, станете вы надевать только что вычищенные и отутюженные брюки?

Прайс ухмыльнулся и пожал плечами. Судья Брэклз укоризненно взглянул на Ньютона и уже собрался было сделать ему едкое замечание, как тот вдруг плюхнулся на свое место.

Это выступление дало Юстасу Харди повод задуматься над тем, куда может клонить защита. Однако Харди был не из той породы людей, которые отдаются делу душой и сердцем, поэтому эксцентричные выходки защиты его нисколько не обеспокоили. К тому же он придерживался классических канонов в юриспруденции, а в жизни был романтиком, далеким от действительности. В тот вечер, забыв про все па свете, он с упоением читал в кровати третий том «Истории Англии» Маколея.

Твикер же почувствовал сильное беспокойство. В шесть тридцать он провел совещание с Норманом, Лэнгтоном и начальником полиции. Они решили, что эта улика, касающаяся брюк, неопровержимо доказывает вину Гарднера и тут все зависит лишь от них самих. Просто Ньютон цепляется за все, что попало, и вовсю паясничает. Однако Твикера не больно удовлетворили эти аргументы. В ту ночь он, можно сказать, не сомкнул глаз.

Хью Беннет не почувствовал облегчения, на которое так уповал, признавшись на свидетельском месте, что не может опознать Гарднера. Казалось бы, последняя мимолетная встреча с Джилл должна была подготовить его к тому приему, какой оказали ему в редакции, и все-таки он был застигнут врасплох, когда Лейн, выпустив клубы синего сигарного дыма, изрек:

— Значит, ты все-таки отважился на этот шаг. Когда же отходит твой поезд?

— Вы о чем?

— Я слышал, они собираются учредить «Беннет спешиал экспресс», — сказал Лейн. — Для молодых репортеров, пробивающихся наверх. В Лондон, я имею в виду.

Хью все понял. Он молча сел за пишущую машинку, достал блокнот и стал ожесточенно печатать абзац из светской хроники.

— Еще один мальчик из провинции унюхал сладкий запах успеха, — продолжал Лейн. — Ну, ладно, ладно, Хью, я молчу. Только не забудь в следующее рождество положить монетку в шляпу старого Лейна, побирающегося на углу, — большего я от тебя не прошу.

Через полчаса в комнату вошла Клэр и положила ему под нос номер «Ивнинг стандарт».

— Ты попал на первую полосу.

Хью пробежал глазами заголовок: «СЕНСАЦИЯ В ПРОЦЕССЕ ГАЯ ФОКСА. МЕСТНЫЙ РЕПОРТЕР ОТКАЗЫВАЕТСЯ ОТ СВОИХ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ». Он кивнул и сложил газету. Клэр уселась на его стол и вытянула свои длинные ноги.

— Мне кажется, твой друг Фэрфилд обладает прекрасным даром убеждать. Чего же он наобещал тебе, Хью? Место дублера? Сказал, тебе осталось подождать совсем недолго до той поры, когда у него начнется белая горячка?

— Фэрфилд ничего про это не знал.

— Ну, скажу тебе, ты и рванул. Знаешь, я бы тоже хотела попасть в Лондон, но есть вещи, на которые я не отважусь даже во имя карьеры.

Хью вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. В коридоре лицом к лицу столкнулся с Грейлингом.

— Вижу, вы снова в гуще событий, — без малейшего намека на улыбку сказал Грейлинг. — Похоже, вы жить без этого не можете.

— Меня вызвали дать свидетельские показания.

— Да, тягостная необходимость. Но сказать сначала, что вы кого-то опознали, а потом вдруг сказать, что не опознали, это, скажем прямо, довольно сенсационное событие.

— Ио ведь я не покривил душой.

— Приведу вам высказывание нашего председателя, с которым только что говорил по телефону. Он сказал: «Да, Грейлинг, все это указывает на тревожный симптом, а именно: отсутствие у молодых людей чувства ответственности». И я был вынужден с ним согласиться.

— Вы хотите сказать, что если я когда-то сделал ошибочное утверждение, то так и должен его отстаивать?

— Молчу, Беннет, молчу.

Дверь в комнатушку Фермера Роджера была открыта настежь.

— А, Хью, мой мальчик, заходи, — окликнул его тот. — Перед тобой художник, испытывающий муки творчества. Оттачивание, оттачивание и еще раз оттачивание — вот первая и главная заповедь стилиста. Кажется, это Стивенсон сказал? А кто из наших читателей это оценит, спрашиваю я тебя? Мы делаем это ради собственного удовольствия, ради того, чтобы удовлетворить это загадочное нечто, которое вынуждает нас лезть вон из кожи, устремляясь на штурм вершин. — Фермер Роджер хитро прищурил глаза. — А что это болтают о тебе, мой мальчик? Не уходи, мне нужно с тобой серьезно поговорить.

«Как так может вдруг случиться, что человек, совсем недавно казавшийся мудрецом, выходит на поверку старым трепливым занудой?» — мучительно спрашивал себя Хью. Он старался отгородиться от стремительного потока обрушившихся на него фраз, но кое-что оседало в мозгу: «…сияющая мечта, вечно ускользающая от нас… Честертон сказал, что ее блеск так же ярок, как блеск золота… дурное влияние этого дьявольского отродья… прибегая к грубому сравнению, это называется гадить в собственное гнездо… Что там сказал Хаксли об этой шлюхе, богине Успеха?..»