Без наказания - [23]

В те короткие секунды молчаливой созерцательности Кроли пришел к выводу, что идея не стоит того, чтобы специально ради нее беспокоить лорда Брэкмена. Он решил приберечь ее на десерт к их каждодневной беседе.

Кроли терпеливо выдержал беглый огонь едких замечаний босса по поводу нескольких текущих материалов. Стоит ли в такую минуту лезть с Гарднером? И все-таки он решил, что стоит.

— Теперь по поводу убийства в ночь на Гая Фокса, — начал Кроли. — Вы, вероятно, обратили внимание на то, что дело Гарни и Гарднера передано в суд.

— Да. Это происшествие себя исчерпало. Довольно о нем до процесса.

— Фэрфилд не исключает возможности, что им удастся уговорить Гарднера-старшего дать свое согласие на то, чтобы мы оплатили его сыну адвоката. Разумеется, при том условии, если мы рискнем пуститься в крестовый поход.

Кроли хорошо преподнес это дело. Вышло так, что идея принадлежит ему, но тем не менее в случае неудачи всю ответственность можно будет спихнуть на Фэрфилда.

Лорд Брэкмен громко сопел в трубку.

— Расскажите мне об этом подробней, Эдгар.

Кроли доложил ему все, что узнал от Фэрфилда. Его рассказ прерывался похрюкиваниями на другом конце провода. Выслушав, Брэкмен засопел еще громче.

В моменты эмоционального возбуждения он обычно выражался односложно. Как и сейчас:

— Во, Эдгар, во. По-моему, идет.

— Да, Брэк.

— И знаете, что больше всего мне импонирует? То, что отец этого парнишки лейборист. Покажем им, что у нас нет пристрастий. Нам нет дела, кто он и за кого голосует. Мы за маленького человека. Хотим помочь ему не упустить свой шанс. Эдгар, я бы хотел, чтобы вы ко мне заехали. Обсудим детали. Жду к ленчу. Пока.

Кроли положил трубку, снял свои очки с толстыми стеклами и тщательно их протер. Без очков его глаза казались маленькими и тускло-водянистыми. Он вызвал секретаршу и сказал, что едет к лорду Брэкмену.

Во время их переговоров тема виновности или невиновности Лесли Гарднера не всплыла ни разу.

Городок приютился в самом устье реки. В нем была хорошая средняя школа, отличная больница. Он расчленялся на четыре улицы, сходившиеся к центральной площади, как спицы к ступице колеса. По словам местных жителей, здешние магазины ничем не отличались от лондонских. В центре ничего не напоминало о доках и консервных фабриках, вокруг которых сосредоточилась вся жизнь города. Один из двух ресторанов работал до десяти вечера, в последний год появилось три кафе-экспресса. Хью Беннет и Джилл Гарднер сидели в одном из таких кафе, называвшемся «Минутка».

— Сегодня мы с папой были у Лесли, — рассказывала девушка. — Я никогда не видела его таким подавленным. От франка слышно что-нибудь?

Оба уже называли его просто Фрэнком.

— Слышно. Он звонил мне в редакцию. «Бэннер» собирается взяться за это дело, то есть оплатить защиту.

— Никак не могу разобраться, хорошо это или плохо. Хотя, впрочем, решать не мне, а папе.

— Фрэнк хочет, чтобы мы вместе с ним поговорили. Я убежден, дело стоящее. Постарайтесь убедить отца. Конечно, шумиха подымется громкая. Ну, сами понимаете, в газетах появятся семейные снимки, интервью по личным вопросам и так далее. К тому же они покупают право на рассказ Лесли.

— Это если его оправдают, да?

— Какой он из себя, Джилл? Только честно? Мог ли он быть пособником убийцы?

— Не знаю. Но если мог, в этом виноваты отец и я.

— Не надо себя терзать.

Он потянулся и накрыл ладонью ее руку, лежавшую на мраморной крышке стола.

— Не бойтесь. Я не заплачу. Я никогда не плачу. Года два тому назад мы с одним парнем собирались пожениться. Он уезжал в Родезию, а я не захотела с ним поехать. «Ты размазня, Джилл, — сказал он мне. — И всю жизнь такой останешься». Он был прав, да?

— Я бы этого не сказал. Но, если даже и так, разве это плохо?

Около них стояла официантка, с интересом слушая их разговор.

— Восемь часов, — сказала она. — Мы закрываем.

Они вышли под открытое небо, с которого без устали сеял мелкий осенний дождь, точно лаком покрывший мостовые. Шурша и хлюпая по лужам, мимо проносились редкие машины. Хью Беннет шел рядом с Джилл в каком-то блаженном трансе; его рука изредка и как бы невзначай касалась руки девушки, а та все рассказывала о себе, о своей семье.

— Лесли был прелестным ребенком. Глаза такие же, как и у меня, серо-голубые, только куда больше. Ласковый, смышленый. Он еще и сейчас ребенок — ведь ему всего семнадцать. Просто диву даюсь, что с ним стряслось. Думаю, это началось с тех пор, как умерла мама. Понимаете, она его избаловала. После ее смерти он стал плохо учиться, все твердил: хочу пойти работать, чтобы иметь свои деньги. Как только ему сравнялось пятнадцать, бросил школу. В общем, со смертью матери в жизни Лесли что-то переменилось. С виду все осталось по-прежнему: мы жили в том же доме, и наш образ жизни не изменился, но изменилась ее суть. После смерти матери он стал якшаться с Джеком Гарни.

— А что из себя представляет этот Гарни?

— Кроме него, в семье еще шестеро детей, и все младше него. Отец католик, работает в доках, имеет хорошие деньги. Бьет мать. — Джилл горестно поджала губы и вдруг напомнила Хью своего отца. Поймав на себе его взгляд, улыбнулась: — Ужасные вещи я говорю, правда? Вот что значит вырасти на Питер-стрит — здесь ты либо в одном лагере, либо в другом. Либо за Гарни и Джоунзов, либо против них.