Без музыки - [21]

У меня все в прошлом: мечты, успех и даже неудачи. В настоящем — ничего. Постой, вру. В настоящем — письма. Письма, они преследуют меня всюду, письма, которые не приходят, но должны прийти, письма от тебя. И тогда конец несуществующему настоящему и не моему прошлому.

Как-то давно жена спросила меня: «Можно ли привыкнуть к чужой славе?» Я пожал плечами. Теперь бы я этого не сделал.

Можно, я привык. Ты не находишь, я действительно перспективный. И мне конечно же еще напишется.

Теперь я мог часами сидеть, не зажигая света, я привык к темноте и к тишине привык. Я узнаю тебя. Ты сидишь напротив, но держишься молодцом, не перебиваешь меня.

Плагиат… Хм, где доказательства? Разве есть свидетели, слушатели, читатели? Мы же взрослые люди. Они — это я. Я — это они. Рукопись в единственном экземпляре. У тебя было время восстановить справедливость. Чего ты ждал? А может быть, это не твои рассказы? Если ты так талантлив, что мешает тебе проявить себя? Ах, ты не знал. Ну что ж, это не моя вина: Мало ли людей, которые даже не подозревают, что в каждом из них умирают Ньютоны, Качаловы, Врубели. Такова жизнь, старик!

А вообще, если быть откровенным, что нас связывает? Мы друзья? Нет, мы не успели ими стать. Литературный кружок, бабушкино варенье, причуды твоего милого дяди — и только? Как видишь, ничего серьезного.

Помню ли я литкружок? Помню. Ну и что? Я не был замечен. А ты? Вот именно. Наши шансы равны, друг мой. Нет, я не прав, мои предпочтительнее. У меня есть некое подобие известности. А у тебя его нет.

К черту все, я хочу спать. Я невыносимо хочу спать.

Максим посмотрел в окно. Было слышно, как шумит ветер. Старый клен рос у самого дома, тяжело раскачивался на ветру. Ветви задевали жестяной карниз, и карниз дребезжал нудно и долго. Максим вспомнил дневной разговор с Шуваловым, поморщился. Конечно, он вел себя не лучшим образом, был растерян. Шувалов это заметил. Он все замечает, старая лиса. Когда же пришли улыбинские письма? Накануне? Сомнительно, вчерашнюю почту он просматривал, значит, на той неделе.

Воспоминания… От них не отделаешься. Еще раз перечитал записку Васюкова, скомкал ее и бросил в корзину.

Перед встречей с Ниной он еще успеет заехать домой. «Мы слишком редко проводим вечера вместе, — подумал Максим. — Надо надеть хороший костюм. Ей будет приятно».

В квартире неряшливый беспорядок, пахнет перегретым супом. Жена завязла с диссертацией, днюет и ночует на работе. Беспорядок стал нормой. И теща уехала не ко времени. Устала, говорит. Поскучайте без меня.

— Скучаем, — бормочет Максим, — неприглядная скука получается. — Заглядывает на кухню — там тоже бедлам.

Жена была дома, это заметно. Он некоторое время бесцельно бродит по квартире, машинально подбирает разбросанные всюду вещи. Затем подходит к зеркалу, рассеянно трогает подбородок: надо бы побриться. Беспорядок в комнате, отразившийся в зеркале, выглядит еще непригляднее. В самом деле, неужели трудно прибраться? Мысль показалась привычной, нахлынувшее раздражение также привычным. Однако сегодня ему не захотелось уступать этому раздражению.

— У нее много работы, — сказал Максим вслух. — Не проще ли взять веник и подмести пол? Побросать в этот нескладный шкаф нескладные вещи? Можно и посуду помыть… Ну-ну, это уж слишком. Увлекся ты, Максим Семеныч. Стыдливость — качество слабых натур. — Веник возвращается на старое место.

Максим выбрасывает на руку несколько галстуков, возвращается к зеркалу: «Ну вот, я почти готов». Заставляет себя улыбнуться. Насмешливое настроение никак не налаживается.

Они проведут этот вечер вместе. Нет, не то. Они проведут его вдвоем… Легко сказать, провести вечер. Нельзя же вот так просто сесть, разглядывать друг друга и молчать. Она обязательно спросит: «Зачем ты привел меня сюда?» У нее слабость — задавать нелепые вопросы. Вечер может и не получиться, и вообще глупо было настраиваться на этот вечер. Обычно у нее какие-то дела, головная боль. А тут все получалось на редкость складно. Никаких упреков. Если ты настаиваешь — поехали. Они редко оставались одни, говорили о чем угодно, но только не о том, что было на самом деле. Когда ложь становится обязательной, правда вызывает раздражение.

Максим сделал непроизвольный шаг назад и снова посмотрел в зеркало. У него было такое ощущение, словно в комнатах что-то поменяли местами. Причем сделали это прямо сейчас, не стесняясь его присутствия.

«Может быть, это?..» — пнул ногой чайный столик. Колесики живо заверещали, столик откатился в сторону.

Нет, его купили на той неделе, уже успел примелькаться.

Максим придвинулся к самому зеркалу, провел по нему рукой.

Дверь в спальню приоткрыта, хорошо заметен угол рабочего стола, торчат какие-то бумаги. Странно, обычно он оставляет стол совершенно пустым. Привычка — ничего не поделаешь.

Поставить стол в спальне — его идея. Когда сон не шел, а это случалось довольно часто, Максим набрасывал халат, вытягивал из-под кипы старых газет листы бумаги и принимался писать. Обычно это были отрывочные мысли. Он никогда не думал, зачем это делает. Надо было чем-то занять себя. А может, надеялся, что со временем его ночные эссе пригодятся. Последнее время он стал непростительно забывчив.