Без музыки - [157]

Полковник достал портсигар, поискал глазами спички.

Конечно, я знал о поступившей аппаратуре. Не припомню, кто именно сказал мне об этом, но я знал точно — аппаратура пришла. Мне подумалось, что своим признанием я как-то свяжу себя. Одним ответом не отделаешься. Последуют еще и еще вопросы, и уж тогда я помимо своего желания окажусь втянутым, захлебнусь в этом путаном, похожем на допрос, разговоре.

Я ничего не ответил, лишь выражением лица подтвердил свое незнание. Полковник держал зажженную спичку на уровне глаз. Я мог разглядеть, как колеблющийся огонь отражается в его зрачках. Его молчание было выжидающим, очень профессиональным.

— Разговор шел о том, что мы заказали. На выполнение заказа, даже частичное, нужно время. Скажем, год, а то и полтора. Поэтому неудивительно, что о разговоре все забыли. — Я на минуту задумался и сделал уточнение: — Я так думаю, что забыли.

— Но вы же сами сказали — этот год был особым.

— Да, академик говорил, что на этот раз у нас хорошие шансы. Академик — очарованная душа. Он так говорит всегда.

— Вы не ответили на поставленный вопрос. — Его взгляд будто прилип к моему лицу. Полковник чувствовал мое сопротивление, мое нежелание отвечать и все время старался опередить меня, не выпустить из разговора.

— На этот вопрос может ответить только заведующий кафедрой. Информация, как правило, исходила от него. Я уже сказал — сроки выполнения заявок соблюдаются редко. За этим надо специально следить. Я не следил.

— Ну хорошо, — сказал полковник, и все милицейское сопровождение разом поднялось. — Тогда до встречи в семнадцать ноль-ноль.

Сказал так, будто меня здесь не было и это не я только что возмущался и предупреждал, что назначенное время для меня неприемлемо.

Я решил смолчать. Я уже высказался и не давал повода считать, что я передумал.

Полковник угадал подвох в моем молчании и, уже протянув руку для прощания, примирительно заметил:

— Вы напрасно ведете себя так задиристо. Мы можем подумать, что вы умышленно не желаете нам помочь. — Он приглушенно хохотнул. Ему понравилось, как он сумел пригрозить, упрятав эту угрозу в шутку. Я понимал, что должен как-то прореагировать на его слова, но мне меньше всего хотелось объяснять причины своего поведения.

Ректор обнял меня за плечи. Экая эпидемия шутливости, все расположены шутить.

— Я думаю, — ласково рокочет ректор, — мы с Игорем Витальевичем договоримся.

Они со мной договорились.

С уходом милицейских чинов ректор стал менее ласковым. Сказал, что я компрометирую институт, веду себя вызывающе. Ректору показалось этого мало — он решил усилить терминологию:

— Если хотите, ваше поведение безрассудно и подозрительно.

ГЛАВА V

Они со мной договорились — я опоздал в загс.

Было без пяти шесть, когда я в панической спешке поймал такси.

Час пик. Улица, как лента гигантского конвейера, движется с секундными паузами. Каждый перекресток — испытание нервов. Еще две минуты, еще пять. Тротуары вскипают, лопаются, и масса людская стекает с них на мостовую. У станции метро муравьиное шевеление, станция как крепость в осаде, как Мекка, принимающая страждущих на моление.

Осознаю всю нелепость моих призывов — поднажать, подсуетиться. Стоим в нескончаемой череде сигналящих машин, и смрад выхлопного газа делает воздух сизым, и эта сизоватая мгла качается над извергающим жар машинным столпотворением. Час пик. Уже не властен над смятением, которое охватывает меня. С ужасом смотрю, как неумолимо движутся стрелки часов. Времени положено убывать, тратиться невосполнимо.

Но собственное ощущение противно привычному. То время, которому положено уходить и которое по истечении каждой следующей минуты становится прошлым, на самом деле не совершает этого превращения. Оно остается здесь рядом, оно остается настоящим, будто заведомо кто-то, умудренный опытом, ссыпает прошедшие минуты в одно место и напоминает, что этим минутам еще предстоит другая жизнь в настоящем на правах минут, часов моей вины. Я опоздал более чем на час.

Уже подъезжая к месту, внезапно понял — напрасно еду. Что-то оборвалось внутри, будто опора подломилась и тяжестью своей ты проваливаешься в пустоту. Только что был смысл в твоих действиях, даже в этой вот суете, в поторапливании водителя, желании непременно приехать туда, запретить себе думать, что тебя ждет там. Просто приехать, прикоснуться, пропитаться воздухом того окружения, услышать реплики, смех, разговоры и запомнить их. Зачем? Сам себе говоришь — так надо. Пусть ничего не случилось, кому ты был нужен, того уже там нет, и не ответит никто — был ли. Сам ты знаешь точно: был, ждал. Так же вот, как и ты, вошла, постояла в стороне. Еще на что-то надеялась, придумывала причины. Напрасно еду. Надо бы все иначе, по-другому надо. Поехать к Вере домой и там, укрывшись на другой стороне улицы, ждать ее, заставить себя пройти через такое вот, пусть призрачное испытание неудобством, чтобы подтвердить неоспоримость своей вины. Вот приехал, вот жду. Готов ждать день, ночь. Только прости. Нестерпимо видеть твое лицо. Униженное, в потеках слез. Зажмурил глаза и тотчас открыл их. Не удержался, что-то сказал вслух. Что именно — не помню. Взгляд водителя недоумевающий, и мой в ответ тоже лишен определенности. Он не расслышал, я не помню.