Без музыки - [139]
Увидев отца в больнице, сын, знаете ли, был раздосадован, выговорил отцу за излишнюю эмоциональность, назвал его поступок легковесным, сказал, что отец легко тратит деньги. «Было бы лучше, — заметил сын, — если бы рубли, которые затрачены на перелет и проживание здесь, ты переслал мне. Я бы нашел им удачное применение». А когда туда прилетела еще и Лера, с практичным и хозяйственным сыном случилась истерика.
— После этого он опять вернулся в семью? — спросил я.
— Да, он не умел ни уходить, ни возвращаться в никуда. Он как-то сказал: «Дом — моя точка опоры. Не будь его, я полетел бы в тартарары».
— Умер отец, умерла мать. Теперь их ничто не связывает. Каждый из трех заживет своей собственной жизнью.
— Вы не знаете частностей. Частности, уважаемый друг, очень важны. Именно сейчас все становится невероятно сложным. Существует завещание. Как говорится, есть повод для волнения. Половину наследства, право на издание и переиздание своих работ он оставил за Лерой. Не треть, а половину. А если учесть все — бери выше, — две трети наследства за ней.
— Значит, тому есть причина.
Мой знакомый стремительно повернулся, его глаза оказались совсем рядом. По тому, как живо они двигались, мне показалось, я ощущаю прикосновение взгляда к коже своего лица.
— Вы сказали… причина. Вы знаете эту причину?
Кажется, я его испугал. У него дергалась левая щека. Странно, но поначалу я этого не замечал.
— Я ничего не знаю.
Он недоверчиво покачал головой:
— Нехорошо. Я с вами так откровенен, а вы что-то скрываете от меня.
— Я?! От вас?! С чего вы взяли? Слушая вас, я понял, что никогда не знал Полонова.
Он схватил мою руку и стал ее трясти, выразительно доказывая, как он благодарен мне. Изменилось и лицо. Стало привычно участливым: он успокоился.
— Вы знали его вторую жену?
— Я… Он меня знакомил с какой-то женщиной, но я не припомню, чтобы он называл ее женой.
— Сироты, мои мысли только о них, о сиротах. Второй жене он ничего не завещал. Ничего.
Во время этого разговора я почувствовал необъяснимое беспокойство. Мой собеседник говорил тихо, часто наклоняясь к моему уху, отчего я слышал не только слова, но и чувствовал резкий запах одеколона, который лишь приглушал другой, более устойчивый запах состарившегося мужского тела. Нас вряд ли могли слышать, и все-таки, подчиняясь инстинкту, предчувствию, я стал осторожно оглядываться: хотелось понять причину внезапного беспокойства. Меня рассматривали. Возможно, не одного меня. Я угадал это не сразу. В какой-то момент наши взгляды встретились, и я понял, что Лера узнала меня. Ее глаза тотчас наполнились слезами, отчего стали крупнее. Прозрачная пелена задрожала в них, ресницы дрогнули, не в силах удержать эту тяжесть; и слезы, получившие свободу, сначала трудно, потом все быстрее, быстрее покатились по лицу, застывая прозрачными каплями в уголках рта. Она не вытирала слез, а лишь прикрывала лицо кружевным обрамлением черного платка. Она стояла, не меняя позы, то и дело поворачивая лицо в мою сторону, словно хотела убедиться, что я все еще здесь и ее интерес ко мне больше, нежели просто желание узнать, был я на похоронах или нет.
Ей, видимо, хотелось, чтобы я оказался поближе к ней. Она посмотрела на устроителя похорон. Затем вновь на меня. Буду ли я выступать? Это даже не вопрос. Те, кому положено говорить, усилиями распорядителя уже собраны вокруг трибуны, стоят, сосредоточенно углубившись в себя, заранее погруженные в состояние траурной речи. Итак, буду ли я выступать? Это даже не вопрос, утверждение — вы будете выступать!
А впрочем, мне могло и показаться. Она признала во мне знакомого человека, ей стало чуть легче на душе. Она смотрела на меня с симпатией.
И сам вопрос, а равно и утверждение — плод моей фантазии.
Будут сказаны слова, не будут сказаны слова… Что ему до них? Мы должны были стать друзьями. Кто знает об этом? Я и вот рядом — он. От имени кого я буду выступать? На правах несостоявшегося друга? Это же несерьезно. Она должна меня понять. Сейчас самое время подойти к ней. Мой собеседник увлекся другим разговором. О чем они?
— День поминовения… Верно, есть такой день. — Мой знакомый уточняет, не соглашается. — Все село собирается на кладбище. Рассаживаются вокруг могил. Покойный на правах живущего. Его место за столом. Рюмка под крестом, закуска. Так и уйдут, оставив. А кому-то не нравится.
Меняются голоса, вступает в разговор чей-то раздраженный, нервный:
— И правильно. Что тут может нравиться? Все от малокультурья. Еще один повод для пьянки. Это вы видели, как они туда идут. А я — как возвращаются. Непотребное зрелище.
— Не знаю. Славяне всегда были язычниками. Для них смерть есть символ, иное состояние жизни. Они по-своему поклонялись смерти. Смерть имела свое толкование — жизнь в раю. Обратите внимание: не смерть, а жизнь. А рай, знаете ли, — это не просто так. Справедливая, непорочная среда. Мир, сотканный только из добра.
И еще голос, так непохожий на два первых: устоявшийся, рассудочный:
— Точно сказано, точно! Поминают лишь доброе. Разве плохо? Прикасаются к вечной доброте. Пусть будет! А свинья везде грязь найдет… Мы вот стоим, ругаемся: музыкантов нет. Молчать неудобно, так и возмущаться или говорить — тоже неудобно. Мне один поп как-то сказал: «Я от вашего имени с богом разговариваю. Оно, может, и моя работа, но работа озаренная. Для всякого единое слово. Там все равны! Покойного песней провожают. Потому и зовется — отпевание…»
«Сейчас, когда мне за 80 лет, разглядывая карту Европы, я вдруг понял кое-что важное про далекие, но запоминающиеся годы XX века, из которых более 50 лет я жил в государстве, которое называлось Советский Союз. Еще тогда я побывал во всех без исключения странах Старого Света, плюс к этому – в Америке, Мексике, Канаде и на Кубе. Где-то – в составе партийных делегаций, где-то – в составе делегации ЦК ВЛКСМ как руководитель. В моем возрасте ясно осознаешь, что жизнь получилась интересной, а благодаря политике, которую постигал – еще и сложной, многомерной.
Куда идет Россия и что там происходит? Этот вопрос не дает покоя не только моим соотечественникам. Он держит в напряжении весь мир.Эта книга о мучительных родах демократии и драме российского парламента.Эта книга о власти персонифицированной, о Борисе Ельцине и его окружении.И все-таки эта книга не о короле, а, скорее, о свите короля.Эта книга писалась, сопутствуя событиям, случившимся в России за последние три года. Автор книги находился в эпицентре событий, он их участник.Возможно, вскоре герои книги станут вершителями будущего России, но возможно и другое — их смоет волной следующей смуты.Сталин — в прошлом; Хрущев — в прошлом; Брежнев — в прошлом; Горбачев — историческая данность; Ельцин — в настоящем.Кто следующий?!
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос.
В своих новых произведениях — повести «Свадебный марш Мендельсона» и романе «Орфей не приносит счастья» — писатель остается верен своей нравственной теме: человек сам ответствен за собственное счастье и счастье окружающих. В любви эта ответственность взаимна. Истина, казалось бы, столь простая приходит к героям О. Попцова, когда им уже за тридцать, и потому постигается высокой ценой. События романа и повести происходят в наши дни в Москве.
Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях.
Писатель, политолог, журналист Олег Попцов, бывший руководитель Российского телевидения, — один из тех людей, которым известны тайны мира сего. В своей книге «Хроники времен царя Бориса» он рассказывал о тайнах ельцинской эпохи. Новая книга О. М. Попцова посвящена эпохе Путина и обстоятельствам его прихода к власти. В 2000 г. О. Попцов был назначен Генеральным директором ОАО «ТВ Центр», а спустя 6 лет совет директоров освобождает его от занимаемой должности в связи с истечением срока контракта — такова официальная версия.
В 1958 году Горьковское издательство выпустило повесть Д. Кудиса «Дорога в небо». Дополненная новой частью «За полярным кругом», в которой рассказывается о судьбе героев в мирные послевоенные годы, повесть предлагается читателям в значительно переработанном виде под иным названием — «Рубежи». Это повесть о людях, связавших свою жизнь и судьбу с авиацией, защищавших в годы Великой Отечественной войны в ожесточенных боях свободу родного неба; о жизни, боевой учебе, любви и дружбе летчиков. Читатель познакомится с образами смелых, мужественных людей трудной профессии, узнает об их жизни в боевой и мирной обстановке, почувствует своеобразную романтику летной профессии.
Рассказы Леонида Радищева (1904—1973) о В. И. Ленине вошли в советскую Лениниану, получили широкое читательское признание. В книгу вошли также рассказы писателя о людях революционной эпохи, о замечательных деятелях культуры и литературы (М. Горький, Л. Красин, А. Толстой, К. Чуковский и др.).
В романе «Белая птица» автор обращается ко времени первых предвоенных пятилеток. Именно тогда, в тридцатые годы, складывался и закалялся характер советского человека, рожденного новым общественным строем, создавались нормы новой, социалистической морали. В центре романа две семьи, связанные немирной дружбой, — инженера авиации Георгия Карачаева и рабочего Федора Шумакова, драматическая любовь Георгия и его жены Анны, возмужание детей — Сережи Карачаева и Маши Шумаковой. Исследуя характеры своих героев, автор воссоздает обстановку тех незабываемых лет, борьбу за новое поколение тружеников и солдат, которые не отделяли своих судеб от судеб человечества, судьбы революции.
Роман Владимира Комиссарова «Старые долги» — своеобразное явление нашей прозы. Серьезные морально-этические проблемы — столкновение людей творческих, настоящих ученых, с обывателями от науки — рассматриваются в нем в юмористическом духе. Это веселая книга, но в то же время и серьезная, ибо в юмористической манере писатель ведет разговор на самые различные темы, связанные с нравственными принципами нашего общества. Действие романа происходит не только в среде ученых. Писатель — все в том же юмористическом тоне — показывает жизнь маленького городка, на окраине которого вырос современный научный центр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автор публикуемых ниже воспоминаний в течение пяти лет (1924—1928) работал в детской колонии имени М. Горького в качестве помощника А. С. Макаренко — сначала по сельскому хозяйству, а затем по всей производственной части. Тесно был связан автор записок с А. С. Макаренко и в последующие годы. В «Педагогической поэме» Н. Э. Фере изображен под именем агронома Эдуарда Николаевича Шере. В своих воспоминаниях автор приводит подлинные фамилии колонистов и работников колонии имени М. Горького, указывая в скобках имена, под которыми они известны читателям «Педагогической поэмы».