Без мужика - [3]
Однажды она исчезла более чем на год. Он начал тосковать, несколько раз звонил в Ровно: трубка долго стонала и грустила, но никто не отзывался. А потом она появилась и сказала, что родила ребенка, но диссертацию все равно надо писать, и вот она приехала к шефу. Каждый раз она по-разному называла имя и отчество шефа. Он у нее был и Дмитрием Петровичем, и Петром Дмитриевичем, и Демидом Платоновичем. И тема диссертации у нее менялась: то «Особенности конечностей шмелей», то «Эволюция слуха от амебы до человекообразной обезьяны», а то и «История инсектологии в Новой Зеландии». Ему же порой так хотелось думать, что никакой диссертации она не пишет, ни шефа, ни полшефа в Киеве у нее нет и приезжает она за свой счет лишь за тем, чтобы увидеться с ним. Порой она рассказывала о своем муже. То он ее побил, аж ребро сломал, то запер на всю ночь в туалете — и как она только не ударилась головой об унитаз, а то подарил бриллианты — вот этот платиновый крестик, а в нем два камешка. Не подделка — настоящие бриллианты. Он не разбирался в драгоценных камнях и благородных металлах, но ловить губами тот крестик было прекрасно. А может, никакого мужа у нее вовсе нет, и никого нет, а когда она не с ним, то только и живет что ожиданием встреч, воспоминаниями о минувших свиданиях, а этот муж, поломанные ребра, конечности шмелей — все выдумки, есть только он, она, ненадежное прибежище на несколько часов, его губы на сомнительных бриллиантах… А ребенок, которого она родила?.. Здесь туман очарования исчезал. Иметь ребенка в Ровно ему не хотелось. Хватит с него законнорожденной в Киеве.
Но всему свое время. А время идет быстро. Они встречаются уже — о, Господи! — 8 лет! Познакомились еще при Брежневе, ребенка она родила вроде при Андропове, а теперь уже перестройке который год! Скоро будет 10, 15, 20 лет со дня их первой встречи. И вот войдут в его жизнь две чудесные женщины — тайная жена, тайная дочь… Мечты об этом согревали его в тяжелые минуты, когда казалось, что жизнь зашла в глухой угол, и тогда он представлял их обеих, стройных и прекрасных, похожих друг на друга и все же разных: осенью — в белых плащиках, в сапожках на звонких каблучках, зимой — в пушистых шубках, летом — в одинаковых открытых платьицах, только крестик будет на шейке у дочки. Хотя, кажется, у нее мальчик, а не девочка, да он уже как-то привык, если ребенок — то обязательно девочка… Хотя, есть ли у нее вообще ребенок? За тот год, что ее не было, она не изменилась, осталась такой же…
И что же будет, когда она напишет свою диссертацию и защитит ее? Неужели тогда она навсегда исчезнет из его жизни? Он никогда не провожал ее на поезд, может, она и не в Ровно живет, а где-нибудь в другом городе или вообще в Киеве, что тут удивительного — в городе, где есть и Березняки, и Троещина, и Борщаговка…
Но однажды сквозь него таки прошел ток высокого напряжения, а нижняя челюсть отвисла. Он читал в «Золотой рыбке» газету и прихлебывал кофе, когда вдруг за спиной послышался знакомый голос:
— Он огромный. Ну, представляешь… Ну… — Она, по-видимому, долго не могла подобрать слова, чтоб описать, насколько велик был тот, о ком шла речь. — Ну… полтора Григорюка!
— Полтора Григорюка? — не поверила собеседница. — Не может такого быть!
— Ну, если не полтора, так один и три от Григорюка — это уж точно!
— Все равно, — не верила другая, — да один Григорюк, да ноль восемь от Григорюка — и то очень много!
— Да нет, какие там ноль восемь! Полтора! Ну может один и три.
Он считался большим мужчиной, носил 44-й воротник рубашки и 44-й номер обуви. Но чтоб полтора какого-то Григорюка… И что это за единица измерения такая — Григорюк? Он начал нервно прислушиваться к их разговору. Женщины что-то зашептали друг другу на ухо. Захохотали… Он немного пододвинул стул к их столику, и она его увидела, он даже не знал, что она уже в Киеве, она познакомила его с подругой, он подсел к ним, и началась непринужденная беседа, когда каждое слово воспринимается легко и к месту. Он угостил их кофе со словами «гулять так гулять», что было встречено веселым хохотом, а потом они ели еще какие-то пирожные и фруктовое желе.
А вечером она пришла к нему. Рассказывала, что ее муж ездил в Таиланд оформлять какой-то торговый договор (и что может делать человек такого уровня в Ровно?) и привез оттуда альбом с цветными иллюстрациями, на которых изображены разные способы любви между мужчиной и женщиной, так теперь не дает ей покоя; ей же хотелось поделиться приобретенным опытом с ним, и она посоветовала обязательно показать это жене. Он возразил, что с женой у них иные пропорции, и снова вспомнил про Григорюка. И впервые ощутил что-то похожее на ревность. Тот Григорюк, что составлял две трети или три четверти от него, может-таки существовал в ее жизни. Хотя кто его знает, какую роль играл Григорюк в жизни этих женщин. Может, совсем и не о нем шла речь, и это не он равен полугорам Григорюков. А ему еще нужно выяснить, какую тайну скрывает ее внешне веселый смех. Выяснить то, чего она и сама не знает.
Колоссальный сюжет
Грибок на детской площадке плохо защищал от дождя. Холодные капли назойливо примешивались к кофе в чашках с отбитыми ручками. И к белому сухому в граненых стаканах. Дождь шумел о вечном, а думалось о минувшем, которое не хотело миновать. Над головой в черной осенней сырости между другими вечерними окнами висели два окна. Одно — комнаты. Другое — кухни. Там было сухо и тепло. Но туда не хотелось. Домой, как в могилу. В девятом классе, — он уже тогда знал, что будет актером, — когда задали выучить на память монолог из драмы Островского «Гроза», он читал так, что все поняли: «Домой, как в могилу». И не имеет значения, что монолог женский. Настоящий актер сумеет все.
Острое социальное зрение отличает повести ивановского прозаика Владимира Мазурина. Они посвящены жизни сегодняшнего села. В повести «Ниночка», например, добрые работящие родители вдруг с горечью понимают, что у них выросла дочь, которая ищет только легких благ и ни во что не ставит труд, порядочность, честность… Автор утверждает, что что героиня далеко не исключение, она в какой-то мере следствие того нравственного перекоса, к которому привели социально-экономические неустройства в жизни села. О самом страшном зле — пьянстве — повесть «Дурные деньги».
Книга посвящена французскому лётчику и писателю Антуану де Сент-Экзюпери. Написана после посещения его любимой усадьбы под Лионом.Травля писателя при жизни, его таинственное исчезновение, необъективность книги воспоминаний его жены Консуэло, пошлые измышления в интернете о связях писателя с женщинами. Всё это заставило меня писать о Сент-Экзюпери, опираясь на документы и воспоминания людей об этом необыкновенном человеке.
«Старый дом на хуторе Большой Набатов. Нынче я с ним прощаюсь, словно бы с прежней жизнью. Хожу да брожу в одиноких раздумьях: светлых и горьких».
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.
Владимир Гржонко (род. 1960) — скульптор, писатель, журналист, сценарист. Думать, говорить и писать начал почти одновременно. С девяностого года живет в Нью-Йорке. Пришлось поработать таксистом, мальчиком на побегушках в магазине, бензозаправщиком… И только спустя десять лет он смог всецело отдаться сочинительству, написав с 2001 года три романа — «The House» («Лимбус-Пресс», 2003 г.), «Свадьба» («Амфора», 2004 г.) и, наконец, — «Дверной проем для бабочки». Автор множества рассказов и сценариев, в настоящее время он трудится над новыми литературными проектами и одновременно работает редактором и сценаристом на популярном нью-йоркском русскоязычном радио «ВСЁ».
Наталка Сняданко — молодой, но уже известный как у себя на родине, так и за рубежом писатель. Издательство «Флюид» представляет ее новый роман, в котором действует по-гоголевски красочный набор персонажей. Как и великий предшественник, Н. Сняданко рисует яркое полотно жизни провинциальной Украины — только пост-перестроечной, в котором угадываются как характерные российские реалии, так и недавние события мировой истории. Мастерски переходя от тем культурно-бытовых к философским, а также политическим, до боли знакомым и каждому россиянину, автор приправляет любую ситуацию неподражаемым юмором, словно говоря всем «братьям-славянам»: «Ничего, прорвемся!»Для русского читателя роман Н. Сняданко в блестящем переводе Завена Баблояна и Ольги Синюгиной станет настоящим литературным открытием.