Без четвертой стены - [87]

— У меня есть роль, я ищу на нее исполнителя. Хочу попробовать вас. Не обижайтесь, но без пробы ничего не могу обещать.

— И мне надо себя проверить, — ответил Изюмов. — Давно не держал роли в руках.

— Актеры зачастую ленивы и самолюбивы.

— Труда не боюсь. Однако самолюбив.

— Мы все до времени на птичьих правах, — предупредил Красновидов.

— Значит, я не исключение?

У Изюмова в голосе твердость, напористость.

— Остальные, однако, не умирают?

— Почему вы так часто употребляете это «однако»?

— Привычка. Долго пожил в Сибири.

Изюмов смеялся открыто, обнажая крупные белые зубы.

— Однако вы тоже это «однако» скоро будете употреблять где надо и где не надо…

— Сомневаюсь. Вы можете, Роман, сразу направиться в Крутогорск и оформиться?

— Могу. Если отпустит шахтоуправление.

— Я похлопочу. Вы должны заниматься своим делом, — сказал Красновидов и тут же подумал: «А не оставить ли его пока при себе? Дам ему роль. С места в карьер». — Однако вы можете остаться и с нашей группой, мы через неделю заканчиваем гастроли.

Изюмов захлопал в ладоши.

— Браво! Вот видите, «однако» уже прилипло!

— Да, черт возьми, заразительное слово. Так как?

— Как надо, так и будет, Олег Борисович.

Красновидов достал из портфеля пьесу.

— Прочитайте. Мне нужно знать ваше мнение. Завтра репетиция. Будет первая читка по ролям. Тогда обо всем и договоримся.

Весь этот день Ксюша с Красновидовым не виделись.

На репетицию собрались в большой комнате, где жили мужчины. Расселись на койках.

Красновидов вошел с Изюмовым. Олег Борисович пожелал всем доброго утра и представил группе Романа Изюмова.

— Прошу принять в нашу когорту.

Актеры с интересом и оценивающе рассматривали новичка: вот это герой, вылитый Байрон. «Байрон», зажав коленями ладони, сидел смущенный. Красновидов расположился за столом, сняв пиджак, повесил его на спинку стула. Раскрыл пьесу. Листая, сказал:

— Роман Изюмов будет пробоваться на роль Максима Кучерова. — Обратился к Роману: — Почитаем?

Тот, пожав плечами, улыбнулся.

— Ну и отлично.

И тут Красновидов столкнулся глазами с Ксюшей. Она отвела взгляд в сторону. Преодолевая недоумение и досаду, худрук, взяв себя в руки, сообщил:

— Первое впечатление бывает самым сильным и, как это ни странно, воспринимается больше эмоционально, чем рассудком. Потом, в работе, все будет наоборот. Может случиться так, что поначалу пьеса надоест, роли покажутся чужими, неинтересными. К прогонам — запомните это — ваше первое ощущение от пьесы пройдет, вы вживетесь в роли, они станут вашими, родными. Вы увлечетесь. — Сдерживая необъяснимое беспокойство, спросил: — Ксения Анатольевна, вы сможете репетировать?

И тут все оглянулись на Ксюшу.

— Тебе плохо? — шепнула Эльга.

«Провалиться мне сквозь землю, я сорвала репетицию. Олег Борисович сейчас устроит разнос».

— Извините меня, — она встряхнула головой. — Я могу репетировать.

Раскрыла тетрадку, в которую была переписана роль.

— Начали, — сказал Красновидов.

Положив локти на стол, он обхватил руками голову.

Первая читка, да еще в присутствии автора, доставляет всегда особое удовольствие. За роли свои они пока не очень беспокоятся: все впереди, сейчас требуется только всмотреться в текст, следить за логикой фразы, вникнуть в содержание пьесы, в общих чертах почувствовать окружающих тебя персонажей. И ничего пока не закреплять. Все потом.

Слушая Шинкареву, Изюмова, Красновидов чутьем улавливал: они потянут. Семенова, Рябчикова и Алиташова прощупывают текст своих ролей грамотно, без театральной фальши. Даже драматургические погрешности сглаживались актерами в читке, на слуху не вызывали серьезных опасений.

Читка окончилась. Изнеможенная, выпотрошенная до дна, Ксюша рухнула на кровать, уткнулась в подушку.

Красновидов движением руки попросил всех выйти из комнаты.

— Ксюша, милая, что с вами?! Какая беда?

Слова показались ему оглушительно громкими, он перешел на шепот.

— Вы сегодня меня порадовали. С первого до последнего слова. Вы… — «Ах, да что я несу. — И выругался мысленно: — Нашел момент петь дифирамбы».

Красновидов, взяв Ксюшу за плечи, как близорукий, уставился в ее глаза.

— Что, Ксюша?

Не отстраняясь от него, сухим, сдержанным голосом она сказала:

— Мне надо уехать.

Лицо его стало серым и мертвым, как маска. Он сухо спросил:

— А как же Искра? Вы бросаете мне под ноги роль?

Она молчала.

— Вы ставите под удар спектакль. Театр! Объясните.

— Так будет лучше.

Она ничего не могла объяснить.

— Вы совершаете глупость, — сказал Красновидов, еле сдерживаясь, и вышел из комнаты.

В коридоре стояла вся группа. Худрук, стараясь не выказывать волнения, подошел к ребятам:

— У Шинкаревой неприятности. Марина, Света, побудьте возле нее. До вечера. До концерта. Обязательно!

Ребята переглянулись. Он вышел на улицу. Городок обезлюдел из-за палящего солнца. Только грузовики носились, вздымая центнеры пыли, она оседала в безветрии медленно, долго клубясь над дорогой. Красновидов не чувствовал жары, пыли не замечал; черные ботинки стали серыми. Он остановился, постоял с минуту на горячей дорожной пыли. «Я ее никуда не отпущу». И решительно направился к заезжей.

КАРТИНА ПЯТАЯ

Гастроли завершались, и пора уже было подвигаться к Кустанаю. Путь не близок, за двое суток не доберешься, если принять в учет бездорожье. Но и порожняком гнать мимо не обслуженных еще хозяйств тоже не дело. Заявок на концерты много, и обком убедительно советует — на обратном пути хоть на день делать остановки в районных центрах, в совхозах, но хлеборобов не обижать, выступать. В Джетыгаринском горкоме партии, разложив на столе карту, по заявкам выстраивали маршрут. Особо настойчивая заявка была из совхоза «Полтавский».