Без четвертой стены - [45]

— Ты будешь подавать заявление? — повторил свой вопрос Красновидов.

Рот ее то открывался, то закрывался, но ни одного слова произнести не мог. Не было слов. Она схватилась за голову, кровь прилила к ее лицу. Она задыхалась от негодования. Отбросив волосы назад, встала; не оправив юбки, пошатываясь, медленно пошла к мужу, так медленно, точно опасалась сокращать между ним и собой расстояние, но подойти к нему ее вынуждала инстинктивная необходимость, и она шла. Быть может, она хотела на этом отрезке расстояния что-то успеть еще придумать? Вот она подойдет сейчас вплотную и не знает, что будет дальше: посмотрит ли в глаза, поцелует или плюнет, даст пощечину или бросится ему на шею с мольбой. Она сейчас все может. Когда терять нечего, женщина способна на любую крайность.

Красновидов увидел, как лицо ее медленно освобождалось от напряжения, глаза теплели, поблескивая, губы расплылись в пленительной улыбке.

— Да, милый… Как хорошо… — Что «хорошо», она не могла придумать. — Хорошо, что ты добился наконец… своего. — Обняла его за шею так, что послышался легкий хруст, уткнулась лицом в грудь и залилась безутешными слезами. Им не было бы конца, но в дверь постучали. Лина вскрикнула:

— Нельзя! Послышался женский голос:

— Олег Борисович есть?

Красновидов помог Лине дойти до кровати, откликнулся:

— Есть. Кто?

— Из горкома партии.

Красновидов узнал голос Наташи, секретарши Бурова.

— Олег Борисович, Сергей Кузьмич вызывает к семнадцати часам вас, Лежнева, Рогова и Шинкареву.

— Спасибо, буду, — сказал он, не приоткрыв дверь, — сообщите, пожалуйста, остальным.

Наташа ушла.

Сергей Кузьмич Буров радушно пожал деятелям театра руки, пригласил их неловким, но по-домашнему приветливым жестом сесть и без приготовлений начал:

— Я к вам за советом, товарищи. А что, товарища Лежнева разве не пригласили? — Позвал секретаршу: — Наташа, Лежневу сообщили?

— Да, Сергей Кузьмич, но он болен, просил извиниться.

— Так почему не извинилась?

— Извините. — Наташа растерялась, вся строгость, в которой она себя держала, исчезла, и сразу обнаружились ее семнадцать лет, она их никуда уже не могла спрятать.

Рогов сказал:

— У него печень пошаливает.

— Жа-аль. — Секретарша ушла, Буров продолжал: — Олег Борисович, знаю, у вас и без того гора дел, так на эту гору навалилась еще одна.

Олег Борисович в тон секретарю сказал:

— Нам горами двигать, видно, в судьбе только и отведено, Сергей Кузьмич. Уж не по этой ли причине забросила она нас и на Крутое Горе? Что за депеша?

— Депеша, — улыбнулся Сергей Кузьмич, — именно депеша. И предписывает она обратиться к вам.

— Ко мне? — спросил Красновидов.

— Я имею в виду — к актерам. Ну и к вам, Олег Борисович, как к старшему по званию. Скажите, не могли бы мы вот нашего коренного жителя и земляка Петра Андреевича откомандировать на летнее время с группой его актерской молодежи на целину? Предписано в Кустанайскую область. Волна культурного почина на целинных землях докатилась и до Крутогорска.

Его прервали. Вошел всклокоченный, в высоких, до паха, грязных резиновых сапогах парень, на голове накомарник, в руках планшет.

— Сергей Кузьмич! Чепе!

— Знаю.

Сергей Кузьмич позвал Наташу. Она вошла, снова напуская на себя строгость, стараясь не смотреть на гостей, хотя ей очень хотелось на них посмотреть: артисты!

— Пригласи Прохорова.

— Есть! — Она метнулась к двери.

— Подожди, Наташа, я не все сказал.

— Есть, — Наташа остановилась.

— Пусть Прохоров захватит данные по транспортированию техники на пятый куст, запомнила?

— Да.

Теперь она оглядела всех, вот, мол, какая понятливая, и скрылась.

Парень с планшетом, отдышавшись, начал было:

— Вязнут, Сергей Кузьмич, трассу не выверили…

— Выверили! — повысил голос Буров (а на стенке за его спиной висит табличка: «На совещаниях голоса не повышать!»). — Выверили, но вы опоздали с переброской, за это время прошли дожди, и трасса стала непроходимой.

Вошел Прохоров, угрюмый, по-медвежьи неповоротливый. Буров подозвал его к столу, они разложили карты-схемы.

— Почему так неоперативно, Прохоров?

Прохоров мялся, Буров пронзительно смотрел на него.

— Сколько до пятого от лежневки?

— Километра три, Сергей Кузьмич.

— Так вы с лежневки прямо по болоту и поперли?

— Надеялись, что пройдут, — мямлил Прохоров.

— Надеялись? На кого, на бога? На трассу вылетал?

— Я послал Самохвалова.

Буров накалялся.

— А тебя куда послать?.. Утопишь груз — пойдешь под суд. А сейчас снаряжай десант, и быстро, — он чиркнул пальцем по карте, — выводи сюда. Свяжись с топографами. Шесть тягачей посылай к одиннадцатой буровой, оттуда ближе. Самохвалову дай вчерашнее состояние профиля. Отладьте рацию, через каждый час сведения мне. — Он позвал, вошла Наташа. — Дай товарищам мой газик, пусть отвезет их на аэродром.

— Поесть бы, — сказал парень с планшетом.

— Наташа, сбегай в буфет. Буханку хлеба, лимонаду и две банки консервов. Саркисову позвони, чтобы два вертолета «МИ-4» в распоряжение Прохорова. Все!

На полу у двери остались следы стекшей с сапог грязи. Когда дверь захлопнули, Буров продолжал:

— Товарищ Шинкарева, — глаза секретаря снова стали спокойными, накал поостыл, на губах мелькнула прямодушная улыбка, — предложила горкомовцам шефство. Эта идея благая, мы ее обязательно поддержим. А пока — целина. Надобно выехать. Дней на тридцать, поднять у хлеборобов настроение. Народ молодой, условия тяжелые, домой пишут, жалуются, горюют. Так что нужна разрядка.