Без четвертой стены - [26]

Он водил указкой по карте и, останавливаясь на чернильных кружочках, как-то по-особому выговаривал похожие на иностранные и ничего не говорящие Красновидову слова: репер на Мулымье, репер на Урае, Три Канды, Леуши… Оказалось, что «репер» — это всего-навсего треугольный кедровый или сосновый столбик, обозначающий, что там, где его поставили, когда-нибудь вырастет поселок. Все — в мечте, все — в будущем. И тут мечта, подумал Красновидов, и это вдруг жарко сомкнулось с его размышлениями о будущем театре. И тогда он объяснил Бурову цель своего визита. Собственно, ничего он и не объяснил, мечты объясняются трудно. Секретарь, видя его смущение, понял, что оно возникло у Красновидова от желания сказать о многом кратко, а в этой краткости как раз досадно упускались частности. А без них не улавливалась и суть целого. Волнение и активное желание артиста откровенно высказаться о чем-то очень уж наболевшем вызвали у Бурова и участие и симпатию к Олегу Борисовичу, поэтому, прощаясь, секретарь сказал:

— О делах театра докладывайте регулярно и подробно. Мне лично.

И хотя Красновидов уходил из горкома растерянный, недовольный собой, ощущение некоей приятности он все же унес. Симпатии оказались взаимными, он не жалел, что пошел на эту встречу, обостренное чутье подсказывало: поняли друг друга!

Затем на улице Политкаторжан в доме под номером шесть две недели длилась жаркая беседа с Петром Андреевичем Роговым о создании в Крутогорске профессионального драматического театра.

Самовар не убирался со стола, сипел не умолкая; бедная Наталья Андреевна не могла дождаться по ночам, когда они утихомирятся и можно будет хоть пару часов вздремнуть.

Терпеливо, пункт за пунктом продвигались они по дебрям вопросов и задач. Ссорились, спорили. Бесспорным оказалось одно: организовать такой театр в Крутогорске средствами уже упорядоченными, зафиксированными в специальных инструкциях и уложениях — задача трудная и почти неразрешимая.

Красновидов злился, терял самообладание.

Рогов спокойствия не терял.

— Не кипятись, Олег, попытайся понять. Областные театры вопят из-за недоборов. На премьерах тридцать — сорок человек. Детективы, боевики снимаются с репертуара после восьмого — десятого спектакля. А тут — район! А в районе вообще не положен профессиональный театр, по инструкции, по закону не по-ло-жен. Я не говорю об исключениях.

— Но исключения, значит, существуют? — цеплялся Олег.

— Бывают. На Свердловщине, например, два таких театра есть. А вообще по пальцам сосчитать можно.

— Так давай загнем еще один палец. Ведь это надежда! Значит, можно думать, искать.

— Ищи, думай, — усмехался Рогов, — и я тебе помогу. Ты пойми, Олег, — он не изменял своему обычному мягкому тону, — ты пойми: мы — отшибленный от мира городишко. Нас от областного центра отделяют сотни километров топи, неподступная тайга. До последних лет Крутогорск считался самым что ни на есть захолустным. Как в «Ревизоре», три года скачи — ни до какого государства не доскачешь. Я приехал — ахнул: каким покинул его сорок лет назад, таким и встретил. Это вот лишь за последние три года началось тут шевеление. Объявлен перспективным, даже особого значения. Газ нашли, нефть нащупывают. Разумеешь? Слышал, такое количество, что разуму фантаста и то непостижимо. Аэродром построили, крупномасштабные десанты — вертолетом по профилям. Спецтранзитные грузы по Иртышу. Стадион сооружают на двадцать пять тысяч человек, хотя тут еще и населения столько нет. Школы, больницы, пятиэтажные жилые дома. Вот и толкнуло меня на мысль сколотить хоть самодеятельный театр. Слышишь? Са-мо-дея-тельный.

— Если город растет, — не отступал Красновидов, — самодеятельный театр устраивать его скоро не будет, ему подай профессиональный. Так?

— Так.

— А мы тут как тут!

— Деньги, Олег, понимаешь? Деньги нужны! Я не лирик, законы производства и потребления изучал по Марксу. Хочешь не хочешь, а от этого пункта нам не уйти.

— Иными словами, — мрачно заключил Красновидов, — тут замкнутый круг: мы не можем открыть театр, потому что у нас нет денег, а государство даст деньги, когда мы театр откроем? Так?

— В общем, да.

— Из этого вытекает, что театра мы не откроем вообще.

Красновидов чувствовал, как из-под ног уходит почва, и он снова и снова вспоминал раздумья, которые одолевали его в самолете, когда он летел в Тюмень: «Тщетная затея. Отбей мамонтам телеграмму и возвращайся назад».

— Что же нам, в конце концов, — метался он по комнате, — частную антрепризу открыть?

— С антрепризой в два счета прогоришь. — Рогов наливал из самовара кипяток, закрашивал его из чайника заваркой, смаковал земляничное варенье, прихлебывал из большой, расписанной цветами чашки. — Давай-ка, брат, обоснуемся, пока суд да дело, на базе самодеятельного театра. Потом постепенно, когда заявим о себе в полный голос, будем преобразовываться в профессиональный.

Красновидова такое предложение не вдохновляло. Трудно ему было сейчас так прямо выложить Рогову, что у него к самодеятельности особое отношение, он не считает это развивающееся явление искусством, в лучшем случае это, по его мнению, форма массовой культуры. Количественность в искусстве прямо или косвенно оказывает дурное воздействие на качество. У самодеятельности другие цели, иные функции, иная эстетическая направленность. Если искусство и самодеятельность воспринимать слитно, то само понятие «искусство» скоро потеряет не только свои признаки, но и смысл. Он убежден, что и Лежнев и Ермолина, да и молодая актриса Шинкарева, разделят такую позицию.