Без четвертой стены - [25]
Сговоритесь с ней и приезжайте-ка вместе, вам будет веселее в пути.
Ложусь спать, осталось три часа до подъема.
Целую тебя. Олег».
Л. Н. Ермолина — О. Б. Красновидову.
Дорогой мой, милый Олег Борисович.
Сердце мое переполняется теплой лаской, когда я думаю о Вас, о Вашей страсти и неутомимом порыве спасти театр. Какой одержимостью, какой удалью надо обладать, чтобы пойти на это спасение через самые непреодолимые препятствия да и, пожалуй, никем не хоженным путем. Что греха таить, сначала я отнеслась к Вашему поступку как к безрассудной авантюре да еще и с признаками карьеризма. Теперь я внимательно слежу за ходом Ваших дел и постепенно начинаю понимать, что Вы стараетесь, во-первых, не для самого себя, во-вторых, Вы глубоко все обдумали и прежде, чем решиться на этот смелый шаг, ясно увидели впереди победу, победу реальную и, пожалуй (я теперь не могу в этом не сознаться), единственно спасительную для нашего театра.
Поверьте мне, даже в том, что Вы уже сделали, я усматриваю признаки талантливого организатора, вдохновенного и мужественного гражданина, с которым — отними у меня хотя бы десяток лет — я пошла бы в огонь и в воду. Я и теперь бы пошла, но, увы, на что я годна? Вам нужны люди смелые, выносливые, молодые.
Примите мой завет на память: театр — это вечный поиск и находки. Повторенное на театре — уже неживое. Вот та золотая птица, за которой актер всю жизнь гоняется. И ловит, седлает ее и взлетает с нею в небеса. Это и отличает актера от смертного. Я теперь уже не гоняюсь за птицей своей. И искренне Вам завидую.
Но, если хоть в чем-нибудь потребуется мой опыт, помощь или совет, лишь намекните — и я буду с вами. Извелась, тоска по сцене гложет меня и делает жизнь мою невыносимой. С каждым днем все больше убеждаюсь, что лучше быть в обозе, чем в навозе, извините за такую деревенскую поговорку.
Желаю Вам воли и выдержки, титанических сил и упорства.
Обнимаю Вас, моего дорогого, и дай нам бог вынести все испытания с честью.
Ваша Лидия Ермолина».
ТЮМЕНЬ НАЧАЛЬНИКУ ОБЛАСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ КУЛЬТУРЫ
КОМПЛЕКТУЮЩЕМУСЯ КОЛЛЕКТИВУ КРУТОГОРСКОГО ТЕАТРА ТРЕБУЕТСЯ ОПЫТНЫЙ РЕЖИССЕР ПОСТОЯННУЮ РАБОТУ ХОДАТАЙСТВУЙТЕ МИНИСТЕРСТВЕ = КРАСНОВИДОВ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Только первые дни по прибытии в Крутогорск Олег Борисович позволил себе побездельничать и оглядеться. Ходил по городу, присматривался к жителям, прислушивался к их речи: «пошто», «чё», «лыва» забавляли и нравились. Любопытствовал, как люди живут, как проводят досуг, и отметил, что досуга у них нет вовсе; смотрел, чем торгуют в магазинах, какие цены на товары, как одеты; дивился изобилию пушнины и разнообразию всяких таежных лакомств. Город замирал рано и рано просыпался; много детей, и на диво крепкие, сухие, жилистые старики, неразговорчивые, замкнутые. Новоселы здесь быстро перестают себя чувствовать гостями, легко акклиматизируются, в работу включаются без скрипа. Но вносят все же в полупатриархальную тишину некий диссонанс: темпераментом, модами, громкой суетливой речью, запросами. В Крутогорске, правда, новоселы оседают ненадолго, что называется, не успевают развязать вещмешки. Их распределяют по районам и кустам, где они проходят крещение тайгой и болотами, по горло хлебают горькие преподношения кочевой жизни и, уж если возвращаются в Крутогорск (он тогда кажется им землей обетованной), накрепко сживаются с аборигенами.
После долгих раздумий и колебаний Олег Борисович нанес визит секретарю горкома партии. Секретарь протянул артисту руку:
— Буров, Сергей Кузьмич. Прошу прощения, одну минутку, — и углубился в бумаги.
В паузе Красновидов имел возможность присмотреться к нему. Лет ему тридцать шесть — тридцать семь. Скуластое, открытое лицо, упрямый, жесткий с синеватым оттенком, подбородок. Курносый нос делает лицо легкомысленным. Лукавые, с прищуром глаза смотрят пристально, оценивающе. Стального цвета шевиотовый пиджак, на лацкане орденские планки. И еще Красновидов обратил внимание на его руки. Левая — мягкая, ненатруженная, холеная, правая — грубая, по кисть изуродована жестоким ожогом.
Буров отложил бумаги, крикнул секретарше:
— Наташа, у меня гость, ясно? — и вышел из-за стола к Красновидову.
Буров оказался человеком простодушным и даже словоохотливым. Сибиряки большей частью молчуны, на длинные разговоры не мастера. А Буров как раз охотно и запросто рассказал о себе, о делах. Коренной крутогорец. Лишь война и оторвала его от насиженного места. Танкист. Незадолго перед тем как порушилась война, танк подбили. Спасли его одного, паленого. Уволен нестроевым. Вернулся в Крутогорск и с тех пор на партийной работе.
О Крутогорске говорил уважительно и заботливо, как о родителе, не скрыл, что до последних лет городишко был никакой. Глушь, сонное царство.
— Промышляли рыбой, мягкой рухлядью. Рухлядью, — пояснил, — у нас называют пушнину. Лес сплавляли, вот и все заботы.
И поведал Красновидову тайну недр Тюменщины:
— Березовский газ, без бахвальства скажу, распечатал нам кладовую, теперь это самая перспективная область в стране. Новая эра Сибири, вот как громко. Ну и Крутогорск зашевелился. И народонаселение выросло. — Он звучно потянул носом воздух. — И секретарю забот — невпроворот. Все постигалось в процессе да на лету: технология, специализация… Взгляните.
