Без царя в голове - [52]

— Вот только не надо. Может мы и не графья, но почтение имеем, а потому нам не сложно с народом вот так запросто поздоровкаться. Тем более с родственниками, своя кровь как-никак. Слушай, Ваше Величество, откуда у тебя столько родни? Они что, не помирают что ли?

— Помирают, а то как же? Они же люди-человеки, ничто человеческое нам царям не чуждо! — с достоинством отозвался царь.

— Или ты, шалунишка, налево бегал? — ухмыльнулся Иван.

— Не сметь… — рявкнул царь в бешенстве, — не сметь с царем так разговаривать! Да я тебя… ты у меня… палач… на дыбу… в темнице сдохнешь.

— Извини, Ваше Величество, по недомыслию ляпнул. У вас царей нету налево, все справа, — не удержался и опять схохмил Иван. — Все, все, намек понял, молчу.

— Помирают, — выдержав драматическую паузу, продолжил более спокойно царь, — только у каждого свой срок. А нам царям он ой какой большой дан. Зря, что ли меня, Иван, Вечным царем называют в народе? — гордо спросил царь.

— Как? Извини, прослушал, задумался! Как тебя в народе называют?

— Вечным, тетеря глухая.

— Ты меня извини, царь-батюшка, только в каком это народе тебя так называют? Да не ерепенься ты, Ваше Величество. Я вот сам, можно сказать из народа, а такой байки не слышал.

— Не слышал, подишь-ты, он не слышал, — возмутился царь, — конечно, не слышал, докладов боярских не слушаешь, вот и не слышал. Да, чтобы царствовать, лет тридцать нужно ту науку постигать и то самые азы освоишь. Ну куды ты со свиным рылом в калашный ряд? Опомнись, Ванька, окстись дурень, кто ты и кто царь? Да между нами пропасть бездонная, да я… — царь в запале готов был проклясть Ивана до седьмого колена, да Иван тоже неожиданно взбеленился.

— А хочешь, я сейчас на стол запрыгну, и цыганочку с выходом сбацаю? — угрожающим тоном осведомился Иван, — Хочешь? Легко…

— Стой! Стой, дурак! — осипшим от страха голосом заорал царь, — Всю политику мне порушишь, кто станет бояться царя-дурака? Ты уйдешь, а мне тут жить, не порть отношения с двором, изверг!

— Тогда извинись за дурака! — уперся Иван и приготовился прыгнуть на стол, слегка задрав ногу.

— Не буду извиняться, не положено царям перед холопом извиняться! — уперся царь.

— Как хочешь! Эх, цыганочка…

— Извиняюсь…

— А точнее? За что конкретно?

— Извини меня… Иван… за то, что…

— Слушай, мы так час стоять будем, у меня уже нога затекла, рожай быстрей!

— … назвал тебя дураком!

— Обрати внимание, я не злопамятный — попросил прощения и прощаю!

— Уф-ф-ф, аж сердце схватило, нельзя же так, Ваня, со стариком обращаться, я же тебе в отцы гожусь, а ты со мной, как с пацаном голоштанным обращаешься.

— Извини, царь-батюшка, несдержан в обращении. Откуда манерам-то взяться — в казарме живем, казармой обучены. Но резон в твоих словах есть, учту. Тяжко мне тут сидеть, прям вспотел уже от напряжения и в голове кружение наступает, — пожаловался Иван царю.

— Пить нужно поменьше с утра, тогда и в голове кружения не будет, — язвительно посоветовал царь. — Садись и кушай, как ни в чем ни бывало, такова она царская жизнь — все напоказ, все перед народом.

— Ага и клозет у тебя со стеклянными стенами, — пошутил невесело Иван, ежась от колких взглядов придворных и гостей.

— Клозет — дело тайное, — не понял шутки царь, — тут столько всего знать нужно, что показать, а что прятать, у-у-у, целая энциклопедия наберется, Ваня.

— Мне до ваших тайн нет интереса, мне своих тайн хватает, — раздраженно прервал рассказ царя Иван. — Что делать будем, не к душе мне тут торчать на всеобщем обозрении. Смыться бы куда.

— Нельзя, Иван, никак нельзя, терпи! Такая она царская жизнь — с виду одежка красива, да носить тяжко. Слышал ведь присказку: «Тяжела ты шапка Мономаха!», так то не про шапку речь идет, если не сообразил, а про ответственность нашу царскую тяжкую. Думаешь у меня сердце лежит к этим обедам званным? А ничего, так надо, так положено, так что страдай за отечество, солдат!

— Непривычный я к таким баталиям, — взмолился Иван. — Ежели с кем на кулачки — завсегда зови, а тут уволь, не могу, не к душе.

Иван развернулся к залу, приветливо помахал рукой и сообщил во всеуслышание.

— Вот что, господа, рад вас всех видеть! Только у меня с утра живот пучит. Дабы не испортить атмосферы всеобщей любви, — Иван широко улыбнулся от удачного каламбура, — я, пожалуй, отобедаю в трапезной.

Затем позвал Михалыча поближе и на ушко шепнул:

— Михалыч, надеюсь у меня трапезная есть или я опять глупость ляпнул?

— Как не быть, Ваше Величество, обязательно есть. Только народ обидится, вы бы причину какую политическую придумали.

— Какую такую причину, давай поточнее, а то у меня мысли в башке путаются и жрать охота.

— Мол, переговоры у вас с американским послом, вопрос срочный, дело важное, потому приятного всем аппетита! Прямо так в лоб при великом собрании царь не может заявить, что по нужде отойти должен, не поймут, — деликатно пояснил дворецкий то, что настоящему царю самому знать полагалось.

Народ в зале зашушукался, послышались недовольные возгласы, сперва осторожные, а следом и более откровенные выражения непонимания.

— Ваше Величество, за что такое наказание? За что лишаете нас радости встречи с вами? Ах, случилось ужасное, царь решил разогнать двор и завести себе другой.