Без аккомпанемента - [75]

В случае с Юноскэ мотивы убийства ни у кого не вызывали сомнений. Его подруга забеременела, когда настоящая жизнь еще не началась. Более того, она не хотела делать аборт и принуждала Юноскэ жениться. А когда у тебя впереди большое будущее, нет никакого желания ни становиться отцом ребенка, ни тем более связывать себя узами брака. Однако подруга заявила, что не уйдет ни при каких обстоятельствах, и продолжала изводить его назойливыми приставаниями. Тем временем ребенок в животе у подруги становился все больше и больше. И единственным способом избавиться от нее оставалось убийство…

По признанию Юноскэ, убийство Эмы было большей частью спланированным. Вечером четырнадцатого числа, в кафе «Мубансо» он неожиданно встретился с девушкой своего соседа по комнате, госпожой Кёко Нома. В тот момент он втайне решил, что нынешним же вечером исполнит свой замысел. Нужно было лишь поручить Домото заботам Кёко Номы, и тогда на время его отсутствия чайный домик оставался в полном распоряжении Юноскэ. По самым скромным подсчетам, Ватару должен был вернуться не раньше половины восьмого. Этого времени вполне хватало, чтобы убить Эму и где-нибудь спрятать труп… Так он решил.

«Когда мы оказались вдвоем в чайном домике, Эма не давала мне возможности к ней приблизиться, и я начал нервничать. Если я подходил сзади, она тут же оглядывалась. Никакой жалости к ней я не чувствовал. В тот момент она была для меня не более чем физическим объектом. Наконец, когда она сидела, засунув ноги под котацу, я крепко схватил ее сзади обеими руками и задушил. Это было около восьми часов с минутами. Я, конечно, думал, что буду делать, если в это время явится Домото, но отступать было поздно, поэтому и страха я особенно не испытывал. Просто хотелось избежать ненужных проблем.

Я не собирался прятать труп и вовсе не за этим перенес его в храм Риннодзи. Просто мне казалось, что мертвому человеку подобает лежать на земле, и только поэтому я выбрал храмовый двор. Тело Эмы я перетащил на себе. Оно было очень тяжелым. По пути мне никого не встретилось.

Домото вернулся в чайный домик уже после того, как я унес тело. Я сказал ему, что мне необходимо срочно уехать, собрал вещи и отправился на станцию. Я понимал, что рано или поздно меня поймают, и собирался явиться с повинной — просто хотелось провести несколько дней свободным, наедине с собой. Это чувство освобождения было гораздо сильнее, чем переживания о совершенном злодеянии.

Сельские места в Иватэ, по которым я бродил, наслаждаясь каждым мгновением как последним, были очаровательны. Никогда в жизни мне не доводилось ощущать так близко девственную природу, никогда я не чувствовал такой свободы. Да, я безумец, убивший человека по причине, которую нельзя назвать серьезной, но в итоге я не считаю, что совершил что-то совсем из ряда вон выходящее. Я стал преступником по собственной воле, чтобы подарить себе всего два дня свободы. Но разве это не умнее, по сравнению с теми идиотами, что всю жизнь продолжают убивать себя ради денег, славы или репутации…»

Часть показаний Юноскэ в искаженно-раздутом виде просочилась в прессу. В одном еженедельном журнале даже появилась статья под названием «Современный юноша поколения апре-гер[45] убил свою возлюбленную, чтобы “подарить себе два дня свободы”», в которой издевательским тоном рассказывалось о преступлении, совершенном сыном преуспевающего главного врача одной из токийских клиник.

Ватару, которого в полиции сочли сумасшедшим и вытолкали взашей, не имея возможности увидеться с Юноскэ, вернулся в «Сэнгэндо». На расспросы обеспокоенной Сэцуко он отвечал молчанием, а на следующий день, рано утром, ушел из дома. Неизвестно куда.

Сэцуко звонила мне каждый день. Наверное, я была для нее единственной надеждой. Она просила сразу же сообщать ей о любой весточке, которая придет от Ватару, пусть даже самой незначительной.

Нервное потрясение окончательно подорвало здоровье Сэцуко, обострив начавшуюся простуду, но, несмотря на это, она была такой мужественной, такой уравновешенной, какой я ее прежде не знала. Ни разу, говоря со мной по телефону, она не позволила себе плаксивых жалоб, ни разу я не слышала, чтобы ее голос дрожал от слез. Все, что она хотела от меня узнать, это истинную причину того, почему Ватару пытался выгородить своего друга, явившись с повинной как убийца, хотя он никого не убивал. Уж она-то точно не считала его сумасшедшим. Но я каждый раз повторяла, что ничего не знаю, и никаких догадок у меня на этот счет не имеется.

В ожидании звонка от Ватару я безвыходно сидела дома. Когда тетка отлучалась за покупками, оставляя меня дома одну, я даже в туалет не ходила, потому что боялась не услышать телефонную трель. Потом наступал вечер, тетка уходила из гостиной, а я так и оставалась там возле печки-котацу до самого утра. Не сводя глаз с телефонного аппарата, я дошла до того, что глубокой ночью у меня начинались видения, будто этот аппарат превратился в огромную черную птицу и шевелится. Но только голосом Ватару эта птица не говорила. Мне казалось, что я спятила. Наверное, это и впрямь было начало помешательства. Просто я этого не замечала.