Без аккомпанемента - [61]

Я высморкалась и внимательно посмотрела на Ватару. Его пересохшие губы казались такими же белыми, как кожа на лице. Он слегка покивал головой, как будто сам с собой в чем-то соглашался, и полуприкрыл глаза.

Луч света от настольной лампы придавал его лицу глубокие рельефные очертания. У него было красивое лицо и красивое выражение лица. Мне никогда не доводилось видеть, чтобы у мужчины было такое красивое выражение лица. Это была кристально чистая, бесполая красота, которую невозможно было описать приземленными понятиями мужественности, внутренней силы или сексуальной привлекательности. Он был похож на мыслящую скульптуру, на портрет, нарисованный тончайшими оттенками света.

Внезапно я почувствовала, как во мне вскипает жгучая ненависть к Юноскэ. Это было странное чувство. Именно в этот момент Юноскэ окончательно превратился в моего соперника. Для меня не имело значения, был он мужчиной или женщиной. Главное, что он был третьей стороной любовного треугольника, замкнутого на этом бесподобно красивом юноше. Оказалось, что именно с человеком по имени Юноскэ я сражалась за моего Ватару. И этой ночью Юноскэ победил. Ватару нарушил данное мне обещание и предпочел провести время в тесной компании Юноскэ. Я проиграла. Этой ночью я проиграла окончательно.

— Юноскэ всегда ревновал к тебе.

Я подняла голову. Ватару слегка пожал плечами и скривил рот в усмешке.

— Да, — сказал он. — Странно, правда?

Он попытался улыбнуться, но получилось плохо. Я молча отвела взгляд.

— Мы с ним уже давно… уже два года как… одним словом, мы решили больше не заниматься этим друг с другом. Поклялись, что больше не будем. В принципе, мы оба способны любить женщин. И если мы можем любить женщин, то их и надо любить. Это нормально. В этом случае и жить станет легче. Мы с Юноскэ всегда отличались от других людей нашего поколения, в том числе и от тебя: мы не протестовали против войны и не взывали к миру, не устраивали беспорядков в университете, не выходили на демонстрации и не швыряли камнями в полицейских. Может быть, если бы мы были похожими на вас, мы бы начали доказывать всему миру, что наши отношения тоже имеют право на существование. Ты ведь знаешь, что таких случаев хоть отбавляй. Мы вовсе не одни такие. И нам совершенно не нужно было корчить из себя этаких сексуальных изгоев, которые живут себе, заперевшись в тесном чайном домике. Просто… мы даже не задумывались, насколько мы вправе этим заниматься. Никогда не задумывались. Даже в голову не приходило взглянуть на вещи с этой точки зрения. Да мы и не видели в этом особой необходимости. Нам хотелось жить, пренебрегая общепринятыми порядками. Хотелось быть имморалистами[41]. Мы были похожи на насекомых, живущих в полутьме и сырости. Бывает же так, что где-нибудь за туалетом, под мокрыми камнями копошатся земляные черви? А стоит приподнять камень, как они тут же съеживаются под слепящим солнцем, переплетаются и всем клубком прячутся в землю… Вот так и мы. У нас не было ни уверенности, ни сил, чтобы жить так всю жизнь. Мы просто продолжали плыть по течению. Когда-то с этим надо было заканчивать. Мы много говорили об этом. И наши взгляды полностью совпадали. Не расходились ни в чем. Мы можем любить женщин. Это факт. Неизвестно, до какой степени мы на это способны, но то, что способны, ни у кого из нас не вызывало сомнений. Потому как… ну не может же в нас от рождения быть заложено влечение к мужчинам.

Ватару закусил губу. На бледной губе остался красный след, который тут же на глазах исчез.

— Когда Юноскэ познакомился с Эмой, нам показалось, что мы спасены. Ты сама знаешь, что Эма — симпатичная и сексуальная девушка. Юноскэ она очень понравилась. Он честно мне об этом сказал. А я ответил, что все в порядке. Никакой ревности у меня не возникло. Я уже понимал, что мне пора расстаться с Юноскэ. И для этого готов был сделать все что угодно. Ну, по крайней мере тогда. Думаю, что Юноскэ тоже мечтал от меня избавиться. Он безумно полюбил Эмино тело. Словно одержимый. А Эма втрескалась в него по уши и, как дура, потакала всем его прихотям. Помнишь, когда ты первый раз пришла в чайный домик, они стали заниматься сексом? Так это все Юноскэ, он начал. Он любил начинать заниматься сексом с Эмой у меня на глазах. Наверное, хотел посмотреть мою реакцию. И в тот раз он стал это делать не потому, что там была ты. А потому что… там был я. Я часто уходил из домика, чтобы оставить их наедине. Думал, что это поможет мне как-то очиститься. Но… на самом деле никакого очищения не происходило. Наоборот, мои мысли становились еще грязнее. Десятки раз мне приходилось смотреть, как они обнимают и целуют друг друга, и каждый раз у меня было такое ощущение, что меня затягивает в бездну. Не знаю, отчего это было. Не мог же я их ревновать. Если бы я почувствовал, что ревную, то никогда не позволил бы Юноскэ сблизиться с Эмой. Но все равно… мне было как-то одиноко. Да, именно. Это то, что я чувствовал — одиночество. Это чувство не такое сильное, как ревность. Ощущение какой-то утраты… наверное, лучше так сказать. Как будто твой близнецовый брат, с которым вы были вместе с самого рождения, вдруг взял и уехал куда-то очень далеко. И вот в этот момент, Кёко… — Ватару прищурился и украдкой посмотрел на меня. — В этот момент появляешься ты.