Без аккомпанемента - [18]

— Ну, и как тебе удаются пламенные речи? — спросил Ватару. Он вроде бы не подтрунивал надо мной, но серьезности в его тоне тоже было мало.

— Да так себе… — ответила я и, обращаясь к подошедшему за заказом усатому хозяину заведения, добавила: — Кофе, пожалуйста.

Он поставил передо мной стакан с водой и ушел. Сделав глоток, я достала из кармана сигареты.

— Так ты говоришь, в третьем классе старшей школы учишься, — сказал Ватару, зажигая для меня спичку. — Это значит, сколько тебе, восемнадцать?

— Семнадцать, — резко ответила я и вполголоса добавила, что сигареты поджигаю себе сама. — У меня день рождения в ноябре. Поэтому восемнадцати еще нет.

— Значит вы одного возраста с Эмой, — как будто сам себе сказал зачесанный назад парень.

Я спросила, кто такая Эма.

— Это девушка, которая была с нами в прошлый раз, — ответил парень. — Помнишь? Такая большеглазая, на куклу похожа.

Я утвердительно кивнула. В памяти всплыло лицо девушки с прической «под Сесиль», которая еще очень кокетливо держала во рту сигарету.

— Это твоя подружка?

— Ага, — сказал парень и многозначительно улыбнулся.

— Вы очень друг другу подходите.

— Ну спасибо тебе.

Парень посмотрел на Ватару, а Ватару — на меня.

— По-моему, мне уже говорили, как тебя зовут. Эта красотка с длинными волосами, которая была с тобой прошлый раз…

— Это Рэйко. А вторую девушку звали Джули.

— Значит ты Кёко, правильно?

— Попал, — подтвердила я. На самом деле я даже почувствовала какую-то неловкость: настолько мне польстило, что он запомнил мое имя, которое услышал единственный раз два месяца назад. Достаточно сбивчиво, что не очень вязалось с общим тоном нашей беседы, я рассказала им, как в каждой новой школе учителя крупно писали мое имя иероглифами на доске и обязательно азбукой приписывали правильное произношение, а я при этом стояла у доски и кланялась. Юноши весело посмеялись.

В этот раз они были настроены куда более дружелюбно, чем во время нашей первой встречи. Особенно второй парень, с заросшей грудью и зачесанными назад волосами, вел себя настолько спокойно, что казался другим человеком. В какой-то момент я даже подумала, что прошлый раз он, наверное, поссорился со своей Эмой.

Юноши рассказали о себе. Ватару носил фамилию Домото, а его приятеля звали Юноскэ Сэки. Оба были третьекурсниками университета Тохоку. Дружат, начиная со старшей школы. Ежедневно валяют дурака, не занимаясь ничем серьезным. Они рассказывали об этом так равнодушно, словно речь шла не о них.

— Вы оба родом из Токио? — спросила я, отпивая из чашки принесенный кофе.

Ватару медленно покачал головой:

— Юноскэ из Токио, а мой родительский дом в Сэндае. До окончания средней школы я жил здесь, а в старшую пошел уже в Токио. Там я был под опекой моего дяди. Ну а потом уже в университете перекувырнулся назад…

— Я думаю, что его семью ты наверняка знаешь, — загадочно сказал Юноскэ. — Ты любишь сладкое?

Я ответила, что люблю.

— А тебе приходилось пробовать сладости из магазина «Сэнгэндо»?

При слове «Сэнгэндо» я тут же представила себе большой темно-синий норэн[23], пол, выложенный гранитными плитами, и витающие в воздухе ароматные запахи. В этом старинном магазине японских сладостей, расположенном в районе Хатиман-мати, была даже комната отдыха для покупателей, которые специально приезжали сюда издалека. Слава об этих сладостях гремела повсюду, и не было в Сэндае человека, который не знал бы названия «Сэнгэндо».

— Конечно, пробовала, — я придвинулась к нему чуть ближе. — Ты хочешь сказать, что Ватару — сын владельцев «Сэнгэндо»?

Сам Ватару не проронил ни слова. Его молчание красноречиво говорило о том, что он более не желает обсуждать эту тему. Почувствовав это, я воскликнула:

— Правда что ли?! Ой, я обожаю пирожные «Кимисигурэ», а моя тетя — просто фанатка «Куриканоко», которые с каштанами. Тетя преподает детям фортепиано, и иногда устраивает что-то вроде чаепитий для родителей своих учеников. Так она всегда покупает сладости только в «Сэнгэндо».

Ватару из вежливости кивнул и поднес спичку к коротенькой сигарете «Хоуп», нервно откинув со лба копну черных волос.

— У него сложные отношения с родителями, — сказал Юноскэ. — Поэтому сейчас он обитается у меня. И, кстати, в рот не берет ничего даже похожего на японские сладости.

— Но если ты, Кёко, так любишь «Кимисигурэ», — вмешался Ватару, — то я могу сказать, чтобы специально для тебя сделали и прислали побольше. И еще «Куриканоко» для твоей тети.

Я сказала спасибо и изобразила улыбку. Ватару пристально посмотрел на меня и тоже тепло заулыбался. Его взгляд был настолько притягателен, что у меня перехватило дыхание. Я даже глаза отвела.

После этого мы долго разговаривали о музыке и о книгах. На самом деле говорили в основном Ватару и Юноскэ, а мне отводилась роль слушателя. При этом у меня была масса возможностей сделать вид, что я хорошо знаю все книги и всех писателей, которых они упоминали. Даже если бы я так сделала и ввернула бы какое-ни-будь подходящее суждение, они все равно никогда бы не стали проверять, действительно ли я в этом разбираюсь или только прикидываюсь.

Раньше, беседуя в студенческих компаниях, я могла запросто сказать, что читала книгу, которую на самом деле даже в руках не держала, или моментально определить свою позицию по отношению к таким вещам, о которых прежде даже не пыталась размышлять. Обычно после этого я опрометью мчалась в книжную лавку и в тот же вечер проглатывала все книги, о которых шла речь, красным карандашом выделяя наиболее важные места. Так попутно кое-чему и училась. Порой я обнаруживала, до какой степени глупыми и неправильными были мои скоропалительно высказанные мнения, и тогда мне становилось до слез стыдно, хотя даже в такие моменты я не хотела признавать свою неправоту.