Бьется пульс Конго - [31]

— Откуда это у тебя?

— Купил за триста франков.

— Зачем она тебе?

— Это магическая рука. Кто к ней прикоснется, будет таким же ловким, как тот белый. Он умел все чинить, лечил всех.

Этот старый тэта, как их называют, был одним из немногих бродячих колдунов, которые сами верят в могущество чудодейственных и волшебных средств и умеют убедить в этом неграмотных, легковерных людей. Понятно, что молодежь чаще всего смотрит на таких людей с иронической улыбкой, особенно там, где революционное движение искореняет старые взгляды.

Я не очень-то обрадовался, когда узнал, что меня тоже считают великим колдуном. Произошло это после того, как я у одного раненого удалил разрывную пулю из мозга. Он был мятежник — так здесь называли бойцов национально-освободительного движения, и для восстановления своей репутации «нейтралиста» пришлось почти сразу же удалить простреленную почку солдату.

Но даже среди солдат многие твердо верили в заговор против пуль. А разве мало среди европейцев таких, кто носил на войне амулеты против вражеских пуль? Итак, опять то же самое. А теперь? В дни мира? Что мы вешаем в своих автомобилях?

Как-то раз в больницу доставили сержанта конголезской армии с тяжелым ранением предплечья. У него в руках взорвалось ружье. Он рассказал мне: «Мы были в походе против мятежников в районе Гунгу. Я хотел выстрелить, но ружье дало осечку. Что скажет лейтенант? — подумал я. — «Отлыниваешь», — скажет он. Я пошел в соседнюю деревню к колдуну. Он сказал, что пуля заколдована. Затем слегка погладил ружье: «Теперь стреляй. Ты не умрешь, но руку себе повредишь. Хорошо, что ты пришел. Если бы ты снова попытался выстрелить, ты умер бы».

— Но ведь ружье все-таки взорвалось, сержант. Посмотри на свое плечо.

— Однако он хорошо наколдовал, иначе бы меня тут не было.

Однажды секретарь городского управления попросил меня одолжить ему мою машину, его «форд» был en panne. «Наверно, у него снова нет бензина», — подумал я и спросил:

— Куда вы собираетесь ехать?

— О, недалеко, километров за тридцать. Расследовать убийство. Там отравили одного человека.

— Вот ключи, господин секретарь, но одно условие: когда вернетесь, расскажите, что случилось. У меня слабость к криминалистике.

Вечером он принес мне ключи и хотел сразу же уйти.

— Что же там было? — спросил я.

— О, его отравила жена.

— Вы ее арестовали?

— Н-н-нет. Мы не могли. У нее были на то свои причины. Это сложное дело.

— Но она же убила своего мужа!

— Ну да, но она опасная колдунья, а у нас дети.

Аналогичный случай произошел с колдуном, у которого на совести было с полдюжины людей, ставших жертвами килапу. Это своего рода божий суд. Если в племени совершается преступление и никто не признается или если вспыхивает эпидемия из-за нарушения табу, то надо найти виновника. Вождь созывает жителей деревни или же только подозреваемых, и они пьют ликенге, которое якобы безошибочно определяет виновника. У преступника сразу появляются признаки отравления: головокружение, рвота, обморок…

Шесть человек умерло. Наш магистрат провел расследование, но оно носило чисто формальный характер. Колдун был отдан под следствие и арестован, но через некоторое время его выпустили. Ведь преднамеренного убийства не было. Никто не подавал жалоб, да, собственно, никто и не жаловался. Деревенские жители считали вполне естественным, что во время килапу ликенге оказало свое действие.

А ведь и в Европе совсем не так давно кое-где тоже устраивали божий суд, и никто по этому поводу не волновался.

Итак, наступил день, когда я окончательно испортил отношения с нашим больничным колдуном. Средь бела дня он явился с бутылкой в руках и хотел мимо меня пройти в палату. Я остановил его:

— Куда?

— К больному.

— Зачем? Вода твоя очень плохая.

— Мзури, музури! — закричал он, и в его глазах забегали злобные искорки.

Я дал понять ассистенту, не обращая более внимания на колдуна, что категорически запрещаю пускать его в палаты. Какая наглость! Приди он к своим клиентам хотя бы вечером, я мог бы прищурить один глаз. Но средь бела дня! К тому же мы должны были делать операцию, наверняка, колдун шел «обработать» больного.

Ассистент долго беседовал с колдуном. Я рассказал об этом случае моей жене. Она сказала:

— Заварил кашу!

— Для меня это вопрос авторитета!

— Глупости! У каждого свой авторитет. У тебя, у монганги — свой, у него, у колдуна — свой.

Она была права.

— А если больной умрет?

— Ты выполнил свой долг.

Трудно было решить, как себя вести. Ночью разразилась гроза, настоящая тропическая гроза. Когда ливень прекратился и гром смолк, я уснул. Меня разбудил новый шум.

— Как будто какое-то животное возится между цистернами, — сказал я.

Некоторое время мы прислушивались. Явственно слышался стук, напоминающий удары молота.

— Похоже, что эти звуки производит не животное, — сказала моя жена.

Вдруг сильный запах серы проник в окна, которые из-за жары не закрывались и были лишь затянуты для защиты от комаров тонкой марлей.

— Дело рук твоего колдуна, — заметила моя жена.

Мы зажгли свет, стук прекратился. Мы снова легли, потушили свет — и все началось сызнова. Мы оделись и вышли во двор, вооружившись копьями — огнестрельное оружие нам не полагалось. Я медленно объехал на автомобиле с зажженными фарами вокруг дома, хотя понимал, что это глупо. Нарушителя покоя давно и след простыл, шум прекратился. Попробуй найди африканца в безлунную ночь! Нас окружала непроглядная тьма, и сами мы были прекрасной мишенью, если бы в нас захотели стрелять. Мы вернулись домой и долго смеялись над тем, как мы с копьями выскочили во двор. Однако в самой этой истории, за исключением нашего поведения, ничего смешного не было.