Бэтмен Сагайдачный - [6]
Приходи ко мне в блиндаж, на кровать,
буду, буду убивать, целовать,
колыбельную тебе напевать,
а на прошлое, дружок, наплевать.
Потому, что между первой-второй,
между третьей и четвертой игрой,
между пятой и шестой «на коня»,
ты прошепчешь: «Не кончайте в меня…»
Перестанет истребитель кружить,
как бы это, не кончая, прожить?
Позабудут цикламены цвести,
после смерти — не кончают, прости.
* * * *
Пускай ты — глупая блондинка,
прошедших уровней не жалко,
Любовь — по-прежнему «бродилка»
и бесконечная «стрелялка»,
«стратегия», в которой крейсер
лишен защитных оболочек…
Как много устаревших версий,
о, Разработчик!
И я искал свои аптечки,
мочил инопланетных гадов —
у черной марсианской речки
с базукою и в бакенбардах.
В плену у ядовитых слизней,
не плачь, Наташа Гончарова,
моя игра — длиннее жизни
и, может быть, честнее слова.
НАЕМНИКИ
1.
Пристрою на свои колени что-нибудь пушистое, живое:
щенка «афганца», персидскую кошку, ребенка с другой планеты,
буду гладить, сюсюкая: «Теперь нас двое,
полетели, разогревать котлеты…»
Мой молчаливый друг, маленький иноверец,
будем готовить ужин или спасать планету?
Пусть в наших дюзах сгорает кайенский перец,
пусть надвигается тьма со скоростью света.
Можно любое чудо призвать к порядку,
счастье в анабиозе — синее, как жар-птица,
вакуумные полуфабрикаты, тухлые звезды всмятку,
нечеловеческая музыка льется и чуть дымится.
Выйдем на мостик, «салаге» намылим холку,
метеорит перекрестим лазерной пушкой,
вот, полюбуйся — штурман выносит елку
прямо в открытый космос, вперед макушкой.
2.
На черной тумбочке — луна,
презервативами полна,
а в тумбочке идет война,
и кровью харкает зурна -
убитых до хрена.
А кто живой, стоит на том,
где Лермонтова третий том,
а рядом в клеточку тетрадь,
и можно в бой морской играть.
На самой нижней полке — ад,
носков нестиранных парад,
инструкция к системе «Град»,
и газават.
Хозяин тумбочки уснул,
он видит горы и аул,
он слышит вертолетный гул.
течет река Киндзмараул…
А рядом с ним не спит жена -
она у русских спижжена.
* * * *
На сетчатках стрекоз чешуилось окно,
ветер чистил вишнёвые лапы.
Парусиною пахло и было темно,
как внутри керосиновой лампы.
Позабыв отсыревшие спички сверчков,
розы ссадин и сладости юга,
дети спали в саду, не разжав кулачков,
но уже обнимая друг друга…
Золотилась терраса орехом перил,
и, мундирчик на плечи набросив,
над покинутым домом архангел парил…
Что вам снилось, Адольф и Иосиф?
* * * *
как его звать не помню варварский грязный город
он посылал на приступ армии саранчи
семь водяных драконов неисчислимый голод
помню что на подушке вынес ему ключи
город в меня ввалился с грохотом колесницы
пьяные пехотинцы лучники трубачи
помню в котле варился помню клевали птицы
этот бульон из крови копоти и мочи
город меня разрушил город меня отстроил
местной библиотекой вырвали мне язык
город когда-то звали Ольвия или Троя
Санкт-Петербург Неаполь станция Кагарлык
там где мосты играют на подкидного в спички
город где с женским полом путают потолки
на запасной подушке вынес ему отмычки
все мое тело нынче сейфовые замки
и заключив в кавычки город меня оставил
можно любую дату вписывать между строк
кто то сказал что вера это любовь без правил
видимо провокатор или Илья пророк
а на душе потемки чище помпейской сажи
за колбасою конской очередь буквой г
помню как с чемоданом входит Кабанов Саша
на чемодане надпись Дембель ГСВГ. *
ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии)
Всходят звездочки над стишком:
* * * * * * *
мы с тобой из кина пешком,
возвращаемся до сих пор,
а навстречу — маньяк с мешком,
а в мешке у него — топор.
Он родился в Череповце,
специально приехал в Крым,
чтоб настигнуть нас в пункте С:
«Добрый вечер. Поговорим?»
Мы не долго будем кричать,
орошая кровью кусты,
и о нас напишет печать,
и объявят в розыск менты.
А могли бы встретить волхва,
и всю жизнь рассказывать, как
появились на свет слова,
ветер, звезды и наш маньяк.
А теперь гадай: из мешка?
Из бездонного Ничего?
Хорошо, что ночь коротка —
бесконечен список его.
ПУНКТЫ
а) Репетитор душу вынимает;
б) Репетитор впрыскивает йод.
И если человек не понимает —
берет линейку и по шее бьет.
в) Человек от униженья плачет,
рифмует слезы на щеках земли.
г) Удобренье — ничего не значит,
а потому, что розы отцвели.
В.И. Вернадский, ангел ноосферы,
квадратный вентиль выкрутит в нули:
не потому, что не хватает веры,
а потому, что розы отцвели.
* * * *
А мы — темны, как будто перекаты
ночной воды по свиткам бересты,
и наш Господь растаскан на цикады,
на звезды, на овраги и кусты.
Затягиваясь будущим и прошлым,
покашливает время при ходьбе,
поставлен крест и первый камень брошен,
и с благодарностью летит к Тебе.
Сквозь вакуум в стеклянном коридоре,
нагнав раскосых всадников в степи,
сквозь память детскую, сквозь щелочку в заборе,
невыносимо терпкое «терпи».
Вот море в зубчиках, прихваченных лазурью,
почтовой маркой клеится к судьбе,
я в пионерском лагере дежурю,
а этот камень все летит к Тебе.
Сквозь деканат (здесь пауза-реклама),
сквозь девочку, одетую легко,
сквозь камуфляж потомственного хама,
грядущего в сержанте Головко.
И облаков припудренные лица
в окладах осени взирают тяжело,
я в блог входил — на юзерпик молиться,
мне красным воском губы обожгло.
Остановить — протягиваю руку,