Бетховен - [37]

Он не отказался от своих матримониальных планов. Подписав контракт, который, как ему казалось, превратил его в достойную партию, он даже написал своему другу фон Глейхенштейну и попросил подыскать ему «красивую девушку, которая согласилась бы подарить вздох сочувствия моим созвучиям». «Но она должна быть красивой, я не могу любить ничего некрасивого — иначе я должен был бы любить и самого себя», — добавил он.

Такую красавицу, способную стать утешением его зрелости, Бетховен будто бы нашел в лице Терезы Мальфагги, молодой племянницы своего врача. В какой момент он был сражен любовью, чтобы в очередной раз подумать о браке? Наверное, весной 1810-го, потому что всю зиму проболел, ослабленный лишениями, связанными с нахождением в Вене 120 тысяч солдат наполеоновской армии. Он разочарован, уязвлен недавними событиями, поражением Австрии…

Но с наступлением весны Людвиг пишет Терезе письмо, не оставляющее сомнений по поводу его чувств. Он шутит, говорит о «далеком существе, живущем в нас», поощряет Терезу к занятиям музыкой, дает ей советы в плане чтения. Он попросил у Цмескала зеркало, чтобы выглядеть опрятно, а Вегелера — прислать ему из Бонна его свидетельство о крещении! Близится официальное предложение руки и сердца.

За ним последовал холодный душ: клан Мальфатти его отверг. Начиная, наверное, с Терезы, которая не испытывала к Людвигу никаких чувств, разве что уважение. Затем родители. И, наконец, дядя-врач, который видел в Бетховене «типа с путаными идеями». «Твое известие низвергло меня с вершин счастья в глубокую пропасть», — написал Бетховен фон Глейхенштейну, узнав об отказе.

И вот когда он уже думал, что всё потеряно, состоялась одна из самых прекрасных встреч в его жизни.

Бенина и Гёте

Беттина фон Брентано принадлежала к богатой семье из Франкфурта. Ее отец, разбогатевший буржуа, утверждавший, будто он из рода Висконти[12], женился вторым браком на красавице Максимилиане де Ларош, матери Беттины. Когда Максимилиане было 16 лет, ее любил Гёте, но она вышла замуж за Пьера Антуана Брентано. Платоническая любовь? Говорят, что ее замужество побудило Гёте написать «Страдания юного Вертера».

В 1810 году Беттине было 25 лет, и она тоже стала подругой Гёте. Это необыкновенная молодая женщина: образованная, музыкантша, увлекающаяся поэзией, открытая новым идеям и приверженная идеалам романтизма. Гете — ее властитель дум, Бетховен — ее кумир. Гостя в Вене у своего брата Франца фон Брентано, она стремилась с ним познакомиться.

Франц фон Брентано, банкир из Франкфурта, некоторое время проживающий в Вене, был женат на Антонии фон Биркеншток. Бетховен дружил с этой парой. Он часто навещал Антонию, женщину некрепкого здоровья, и играл ей на фортепиано. Возможно, именно с ней Беттина впервые побывала в доме композитора.

О Беттине, одной из кандидаток на звание «бессмертной возлюбленной» Бетховена, написаны горы книг. Она сама оставила увлекательные и ценные записки об их встрече весной 1810 года и о Бетховене той поры — поры его сорокалетия… Проблема в том, что письмо, якобы написанное в 1810 году и предназначенное Гёте, на самом деле относится к 1835 году. Есть над чем подумать толкователям-бетховеноведам, которые порой напоминают богословов, рождающих из ничего пустопорожние фантазии. Как бы то ни было, строки Беттины — самое прекрасное из всего, что написано о Бетховене, о чем можно судить хотя бы по этим нескольким отрывкам. Вот письмо Антону Бихлеру от 9 июля 1810 года:

«Я познакомилась с Бетховеном только в последние дни своего пребывания в Вене; я могла бы вообще не встретиться с ним, поскольку никто не желал отвести меня к нему, даже те, кто называл себя его лучшими друзьями, — правда, то было из страха пред меланхолией, которая так его донимала, что он ничем не интересовался и проявлял к чужакам больше грубости, чем учтивости. ‹…› Никто не знал, где он живет; он часто скрывался. — Его жилище совершенно замечательно: в первой комнате — два или три фортепиано… сундуки с его вещами, трехногий стул; во второй комнате — его постель, которая и зимой и летом состоит из тюфяка и тонкого одеяла, умывальная чашка на еловом столе, ночная сорочка на полу.

Мы прождали там с добрых полчаса, ибо он как раз брился. Наконец он явился. Он невелик ростом (как бы ни были велики его ум и его сердце), темноволос, лицо побито оспой, что называется, некрасив, но у него небесный лоб, столь благородно вылепленный гармонией, что его можно было бы созерцать подобно великолепному творению искусства, черные, очень длинные волосы, которые он зачесывает назад; на вид ему едва 30 лет; он сам не знает своего возраста, но думает, что ему 35.

‹…› Этот человек слывет гордецом, а потому он не играет из любезности ни для императора, ни для князей, которые напрасно платят ему содержание, и во всей Вене его редко можно услышать. Когда я стала просить его сыграть, он сказал: „Да с какой стати я должен играть?“ — „Потому что я люблю наполнять свою жизнь великолепными вещами и потому что ваша игра станет событием в моей жизни“, — отвечала я.

‹…› Он враз забыл обо всем, что его окружало, и его душа излилась в море гармонии. Я прониклась бесконечной нежностью к этому человеку. Во всем, что касается искусства, он господин, в нем столько подлинности, что ни один артист не может встать с ним вровень. Но в остальном он настолько наивен, что с ним можно делать всё, что угодно. Его рассеянность — предмет для шуток; ею бесстьщно пользуются, так что у него редко бывает достаточно денег даже на самое необходимое. Друзья и братья живут за его счет; его платье изодрано, он выглядит сущим оборванцем, и всё же у него внушительный и великолепный вид».