Бетховен - [51]

В те годы венская аристократия оказывала Бетховену внешние знаки высокого почитания. Его рассматривали, как существо высшего порядка; его величие признавалось даже теми, кто его не понимал.

Между тем, Бетховен имел основания быть недовольным. Рассыпаясь перед ним в выражениях восхищения и преданности, его аристократические поклонники нередко поступали с ним грубо и бестактно. Так, например, осенью 1806 года, когда Бетховен гостил в имении князя Лихновского в Греце, близ Троппау (австрийская Силезия), произошел следующий случай. У князя в имении гостили французские офицеры. Один из них, желая завязать разговор со знаменитым композитором, спросил его, играет ли он также и на скрипке. Бетховену этот вопрос показался обидным, и он, не ответив, удалился в свою комнату. Тогда хозяин попросил композитора сыграть что-либо гостям. Бетховен наотрез отказался и заперся на ключ. Лихновский, ни в ком до сих пор не встречавший сопротивления, попытался применить силу и велел взломать дверь. Бетховен рассвирепел, схватил стул и был готов размозжить голову хозяину дома. Ночью он ушел пешком под проливным дождем в Троппау, где сел в почтовый дилижанс, направлявшийся в Вену. Возвратившись домой, он сбросил бюст Лихновского со шкафа на пол и написал князю письмо: «Князь! Тем, чем вы являетесь, вы обязаны случайности рождения. Тем, чем я являюсь, я обязан самому себе. Князей существует и будет существовать тысячи, Бетховен же — лишь один»[111].

На подобные обиды Бетховен умел отвечать с достоинством демократа. Но в одном отношении он всегда оставался уязвленным: его богатые аристократические друзья даже не задумывались о том, чтобы хоть в какой-нибудь мере облегчить его жизнь. Правда, отдельные меценаты делали попытки обеспечить композитора, но это не принесло существенной пользы. Так, с 1 января 1807 года императорские театры и Венский театр стали управляться особым комитетом, состоящим из представителей знати. В эту коллегию входили Лобковиц, Шварценберг, Эстергази, Пальфи, Зичи и другие. Новое руководство, сменившее Брауна, еще более запутало дела, нисколько не уменьшило хронического дефицита и вскоре было принуждено уступить место новому директору, отличному организатору, Гартлю (1808 г.). Кратковременное пребывание Княжеской коллегии «у власти» позволило Бетховену, по намеку Лобковица, обратиться в дирекцию с предложением исполнять обязанности постоянного оперного композитора при императорских театрах. В своем пространном заявлении, поданном в дирекцию в январе 1807 года, Бетховен просит обеспечить его постоянным договором. Он желал бы получать две тысячи четыреста флоринов ежегодно, не считая сбора с каждого третьего представления его новых опер. Кроме того, ему должны предоставлять театральный зал для ежегодных собственных «академий». За это он обязуется сочинять каждый год по опере и отдавать безвозмездно в распоряжение дирекции некоторое число небольших сочинений. В этом заявлении Бетховен подчеркивает свой австрийский патриотизм, не позволяющий ему, по его словам, покинуть Вену ради более выгодных предложений. Таких предложений в действительности еще не было, и более чем сомнительно, чтобы австрийский патриотизм мог задержать Бетховена в Вене.

Князья не только не согласились на предложения Бетховена, но даже не сочли нужным ответить на письмо композитора. После этой истории Бетховен стал называть дирекцию «княжеской сволочью». Отдельные члены комитета, например Лобковиц, искренно дорожили Бетховеном. Но у них не хватало настойчивости доказать остальным директорам, что глухой, неуживчивый композитор мог все же отлично исполнять свои обязанности при театре. Между тем, если бы предложение Бетховена было принято, творческое наследие композитора, возможно, оказалось бы иным. Бетховеном владело постоянное желание писать оперную музыку. Об этом свидетельствуют прежде всего наброски к опере «Макбет» на текст Коллина, относящиеся к тем же годам: в 1808–1809 годах были набросаны увертюра и «хор ведьм». В 1807 году знаменитый ориенталист Гаммер-Пургшталь предлагал Бетховену либретто индусского зингшпиля в собственном переводе. В 1811 году композитор пишет Брейткопфу и Гертелю: «Я просил прислать либретто из Парижа, удачные мелодрамы, комедии и т. д. (так как я не доверяю ни одному здешнему поэту в деле написания оригинальной оперы)».

В 1815 году Бетховен собирался писать оперу на либретто Трейчке «Ромул и Рем»[112], но сюжет был перехвачен другим композитором. В том же году Бетховен делает наброски к опере на присланное ему из Курляндии либретто под названием «Вакх»[113]. Сохранившиеся эскизы замечательны: они свидетельствуют о том, что композитор ставил себе совершенно новые по тому времени задачи. Так, например, он вводит принцип «ведущего мотива» (лейтмотива): всюду, где является Вакх, звучит его мотив, хотя бы частично, в том или ином видоизменении. Это предвосхищает оперную реформу Вагнера. Чтобы сохранить дух древней сказки, Бетховен намеревается оставлять диссонансы неразрешенными[114], «так как в те времена нельзя было и думать о нашей утонченной музыке» (замечание композитора, написанное среди набросков). Таким образом, Бетховен хотел по возможности сохранить музыкальные приемы древнегреческой музыки, к которой проявлял интерес. Если к этому прибавить, что композитор считал своей высшей художественной задачей создание музыки к гётевскому «Фаусту», если вспомнить, что в 20-х годах XIX века он заинтересовался сюжетом Грильпарцера «Мелузина», то станет ясно, что лишь внешние препятствия — постоянная материальная необеспеченность — помешали Бетховену сделаться оперным композитором. Бесспорный страстный интерес к театральной музыке выразился в написании многих произведений для театральных спектаклей («Эгмонт» Гёте — 1810 г., «Король Стефан» и «Развалины Афин» Коцебу для театров в Пеште — 1812 г.). Почти все увертюры Бетховена были написаны для исполнения в театре.