Бетховен - [46]
Шредер-Девриент. (Из книги П. Беккера «Бетховен»)
Роль кокетливой Марцелины исполняла молодая жизнерадостная актриса Луиза Мюллер. Партию Флорестана пел комик Демер. Роль выходила за пределы его амплуа и явно ему не удалась. Пицарро был представлен образованным артистом, заведующим музыкальной частью Венского театра — Себастьяном Мейером. Это был незначительный певец, но превосходный актер, хотя страдающий большим самомнением, чему способствовала родственная его связь с Моцартом. Когда он не смог чисто спеть трудное место своей партии, то, рассердившись на Бетховена, воскликнул: «Мой тесть никогда не написал бы подобной бессмыслицы!»
Репетиции «Фиделио» сопровождались неприятностями. Отчасти в этом был виноват и сам композитор, упрямо не соглашавшийся на необходимые исправления слишком трудно написанных голосовых партий хора и солистов. Но основная причина их заключалась в другом. Музыка «Фиделио» настолько опередила свое время, что наиболее ценные стороны ее оставались долго непонятыми. Консерватизм музыкантов и певцов углублял пропасть между композитором и исполнителями. Здесь и следует искать причины вспыльчивости и зачастую нелепых поступков Бетховена во время репетиций. На одной из репетиций композитор был раздражен отсутствием третьего фаготиста. Присутствовавший князь Лобковиц стал утешать его, говоря, что хватит и двух фаготов. Это «соображение» настолько разозлило Бетховена, что, возвращаясь с репетиции и проходя мимо дворца своего сиятельного покровителя, он крикнул полным голосом в ворота: «Лобковицкий осел!!!» Впрочем, поводов для волнений было достаточно и без Лобковица. Несомненно, композитор уже во время репетиций убедился в том, что опера до публики «не дойдет».
Премьера «Фиделио» состоялась 20 ноября 1805 года. Обстановка была очень мало подходящей для театральных успехов. За семь дней до этого состоялось торжественное вступление французского пятнадцатитысячного гарнизона во главе с Мюратом и Данном в незащищенную Вену. Уже после падения Ульма (20 октября) и взятия Зальцбурга Бернадоттом (30 октября) представители состоятельных классов — аристократия и буржуазия — покинули столицу. Бетховен на время лишился поддержки сановных покровителей. Из друзей композитора в Вене остался лишь Брейнинг. Вена приобрела характер французского города. «Венская газета» становится органом Бонапарта: с ее заголовка исчезает австрийский орел, и уже через несколько дней после вступления французского императора она восхваляет его и разражается громами против Англии. Именно в эти дни — 20, 21, 22 ноября — состоялись три постановки оперы Бетховена в ее первой редакции. Объявление гласило: «Фиделио, или супружеская любовь», опера в 3-х действиях, свободная переработка с французского Иосифа Зонлейтнера, музыка Людвига ван-Бетховена». На втором представлении, к концу спектакля, с галлереи были сброшены листовки с приветственным стихотворением Брейнинга[102]. Чрезвычайно характерны отзывы прессы о премьере «Фиделио», дающие представление о том, на какую каменистую почву упало зерно бетховенской музыки.
Описав запустение, воцарившееся в Вене после вторжения французов, «Прямодушный» продолжает: «Сначала и театры пустовали совершенно; понемногу начали посещать представления французы, и до сих пор они составляют большую часть зрителей…
Новая бетховенская опера «Фиделио, или супружеская любовь» не понравилась. Она была поставлена лишь несколько раз, и после первого же представления зал был совершенно пуст. Музыка действительно не оправдала ожиданий любителей и знатоков. Мелодиям и характеристикам, при всей их изысканности, недостает того счастливого, удачного, непреодолимого выражения страсти, которое нас неудержимо охватывает при слушании произведений Моцарта и Керубини. Музыка не лишена нескольких красивых мест, но она очень далека от того, чтобы быть совершенным и даже удавшимся произведением» (текст либретто назван «модным»).
Рецензент «Газеты элегантного света» писал: «Вечером я посетил театр и впервые почувствовал, что не все осталось по прежнему. Давали «Фиделио», новую оперу Бетховена. Театр был далеко не так полон, и успех очень ограничен. Действительно, 3-й акт очень растянут, а музыка, лишенная эффекта и полная повторений, не увеличила в моих глазах представления о таланте Бетховена, которое я получил от его кантаты («оратории»). «Многие, в общем хорошие, композиторы садятся на мель именно в области оперы», заметил я шопотом моему соседу, выражение лица которого как будто соответствовало высказанному мною суждению. Он был француз и причину искал в том, что драматическая композиция является высшей ступенью искусства и требует эстетической культуры, редко присущей, насколько он слышал, немецким музыкантам. Я пожал плечами и промолчал».
Не лучше отзывалась и «Всеобщая музыкальная газета», хотя и признавала новую оперу Бетховена «самым замечательным музыкальным событием прошлого месяца»: «Певческие номера обычно лишены новых идей, они по большей части слишком длинны, текст беспрерывно повторяется, как, например, дуэт после сцены узнавания. Хоры лишены всякого эффекта, и один из них, обозначающий радость заключенных, наслаждающихся пребыванием на открытом воздухе, — явно неудачен. Исполнение было также неважно…»
