Бесы. Приключения русской литературы и людей, которые ее читают - [63]

Однако Петру были любопытны не столько диорамы Рюйша, сколько его успехи в тератологии, науке о врожденных уродствах. Вдохновленный работами Рюйша, Петр издал ряд указов о запрете убивать детей и животных с уродствами; «всех монстров» – хоть живых, хоть мертвых – следовало передавать в его коллекцию, нацеленную на изучение биологических форм и искоренение народной веры в то, что врожденные дефекты – дело рук дьявола. И сокровища полились рекой: двухротая овца из Выборга, восьминогий ягненок из Тобольска, «странные мыши с собачьими мордами», младенцы с отсутствующими или лишними конечностями, сиамские близнецы, ребенок с «глазами под носом и руками под шеей».

Этот тератологический кабинет олицетворял для Петра искупление российской отсталости, темноты и недоразвитости. Законсервированные в контейнерах с помощью новейших европейских технологий, уродства были преобразованы в данные на службе великому гуманистическому проекту искусства и науки. В Ледяном доме – с его прозрачностью, его совмещением этнических особенностей с уродствами, российского империализма с германской наукой – можно разглядеть отблески похожих намерений, но только с более туманным и менее понятным смыслом, скрытым за материальными излишествами самой аллегории.

Подобно тому как ледяной дворец был «предвосхищен» Кунсткамерой, так и этнографический свадебный парад Анны являл собой искаженную, словно во сне, версию знаменитого петровского парада после Полтавской битвы. На том параде русские солдаты с трофеями шведской кампании маршировали бок о бок с полной типологией пленных шведов: офицеры, алебардщики, стражники, артиллеристы, придворные (постельничьи, главный конюх с помощниками, королевская аптека с военными и штатскими лекарями, королевский кабинет, королевский «тайный секретарь» и вся королевская кухня, включая поваров). Там присутствовал и странного вида, похожий на шута персонаж Выменей, которого подарил Петру польский король. Выменей утверждал – лгал, как выяснилось, – будто он французский дворянин, объясняя свои припадки временного умопомрачения длительным пребыванием в Бастилии. Петр прозвал его «королем самоедов», и на параде он навзничь лежал в запряженных оленями санях, сопровождаемых двадцатью другими санями, в которых сидело по одному наряженному в меха представителю племени самоедов.

Несмотря на экстравагантные излишества, у парада Петра был внятный символический смысл – продемонстрировать полную победу над Швецией. В «короле самоедов» легко распознавался Карл XII, спасшийся бегством в османскую Молдавию. Той же логикой замещения объяснялась и роль Карловых поваров, секретаря и аптекаря. Петр удачно разыграл «проблему личности»: сама личность сбежала, но зато можно полюбоваться на все ее составляющие.

На параде в версии Анны все было перепутано. Подразумевалось, что ее парад проводится некоторым образом в честь Белградского мира; вместо османов на нем фигурировали Квасник и Буженинова в качестве вероотступника и калмычки, но их связь с тюркской угрозой была весьма и весьма неочевидна. У Анны был и свой «король самоедов»: после смерти Выменея эта роль перешла к португальскому шуту Дакосте, который появился на свадебной процессии в настоящем самоедском костюме из Академии наук. Едва ли кто-то может сказать, что именно и зачем воскрешалось в 2006 году. В новостном репортаже о праздничном открытии дворца мое внимание привлекла женщина средних лет в серебристом платье и тиаре: по необъяснимым причинам она бродила среди свадебных пар и моделей (там проводили показ шуб). На поводке она вела шикарного самоедского пса, и вид у нее был совсем потерянный, как сам смысл короля самоедов.

Самая изящная литературная трактовка ледяного дворца Анны Иоанновны дается в поэме «Задача» английского поэта восемнадцатого века Уильяма Купера, которого сегодня помнят в основном как автора гимна «Пути Господни неисповедимы». В 1763 году перед подготовкой к экзамену на должность в журнале Палаты лордов у него сдали нервы и он буквально потерял рассудок. После трех попыток самоубийства он оказался в лечебнице, где начал писать стихи. Самое известное стихотворение того периода называется «Месть, ненависть – вот вечный мой удел». «Задачу» в 1783 году заказала Куперу его приятельница леди Остен, которая пыталась, вероятно, отвлечь его мысли более нейтральными темами и попросила написать белым стихом о «вот этом диване». Купер согласился «и, располагая немалым досугом… наконец произвел – вместо небольшой вещицы, как планировалось, – … целый том!».

Подобно тому как у Томаса Манна вместо рассказа о Давосе получилась «Волшебная гора», так и «вещица» Купера о диване разрослась из вергилиевского зачина «Пою диван сей» до шестичастной поэмы на целую книгу, где эволюция дивана и понятие досуга становятся отправным пунктом для размышлений о прогулках за городом, Лондоне, газетах, садоводстве, воровстве, физическом труде, домашнем быте, животных, отходе от дел. (А могла бы эта книга быть написана в обратном порядке – как анатомия типов деятельности и досуга, постепенно переходящая в раздумья о диване? Или это уже сделал Пруст?) Главные темы в поэме – превосходство уединения над деятельностью и природы над искусством. Ледяной дворец в поэме сравнивается – не в пользу дворца – с замерзшим водопадом на реке Уз, а затем становится воплощением мимолетности природы человеческих свершений – эфемерный кукольный домик с миниатюрными скелетами, «vanitas mundi» в стиле Рюйша.