Бестиарий любви в стихах - [21]

Так долго, право, я страдал,

И сердце в жертву приносил,

Что боль пришла пора унять,

Мне избавленье подарив.

А потому я Вас прошу

Расположенье и Любовь,

Не медля боле, мне вернуть!

Теперь же, чтобы никого

Из тех, кто труд мой дочитал,

Не огорчать, пришла пора

Мне наконец себя назвать.

Однако, открываться всем

Я не желаю. Потому

Решил я только намекнуть —

Так я себе не наврежу.

Итак, я ключ от тайны дам,

И кто сумеет тем ключом

Воспользоваться – тот поймет,

Кто я и как меня зовут.

Теперь же обратитесь в слух:

Содержит все Прелестный Взор[1] —

Там имя и прозванье есть

И на народном языке,

И на латыни, если знать,

Как и какие буквы взять.

Теперь подсказкой помогу:

Во Взоре этом буквы две

Взять нужно и не повторять,

От третьей буквы мы берем

Лишь половину. Что потом?

Что с половиною второй?

Ей примененье я найду,

Когда прийдет на то пора.

Нам до разгадки далеко —

Необходимы только семь

Букв, чтобы имя написать —

Из букв, что в Милом Взоре есть[2]

Нам пригодятся только шесть,

Одну два раза нужно взять —

Так получается семь букв:

Из них одну перевернув,

И все расставив по местам,

Несложно будет прочитать,

Как на латыни я зовусь.

О половине не забыл:

Ее поставив пред шестой,

Последнюю же удалив,

Получим имя целиком

Мы на романском языке.

А из оставшихся трех букв

И трех, что в имени моем

На языке народном есть,

Прозванье можно получить,

(Вновь на народном языке),

А если две из них стереть —

Вмиг перейдет оно в латынь.

А в имени моем найдя

Три буквы и прибавив к ним

Две из прозванья моего,

И половину приложив,

Мы прочитаем без труда

Сладчайшее из всех имен[3]…

Здесь Бестиария Любви

Конец…

От «Физиоло́га» до «Бестиария любви в стихах»

Физиоло́г

Основным источником средневековых бестиариев[4] является «Физиоло́г», сочинение на греческом языке, созданное во II–III веках нашей эры в Александрии. Греческий оригинал не сохранился, а самые ранние дошедшие до нас списки этого произведения – латинские переводы VIII века. «Физиоло́г» состоит из 50 глав, в которых собраны сведения (зачастую, фантастические) о животных, птицах и минералах. За описанием свойств следует их аллегорическое истолкование в христианском ключе. Например, о Дятле мы читаем:

«Дятел – пестрая птица, живет она в горах, садится на кедры и стучит своим клювом. А где найдет мягкое дерево, там делает себе гнездо. Так и дьявол борется с людьми. И когда в ком-то найдет слабость и пренебрежение к молитвам, то войдет в него и угнездится. Если же в другом найдет крепость, то бежит от него»[5].

Начиная с XII века латинские тексты «Физиоло́га» стали переводиться на национальные (или, как их еще называют, «народные») языки Европы[6], в первую очередь на французский и английский. Материал «Физиоло́га» дополнялся описаниями животных, заимствованными из других широко распространенных в ту эпоху авторитетных источников – сочинений как античных (Аристотеля, Плиния Старшего), так и средневековых (Исидора Севильского, Рабана Мавра) авторов. К книжным сведениям добавлялись также фольклорные материалы, а иногда даже рассуждения самих переводчиков. Так, в основном, формировались средневековые бестиарии на национальных языках – порой не совсем переводы, а скорее переложения старого материала.

Расцвет бестиариев

Вероятно, факт перехода с латыни, доступной немногим, на местные языки в какой-то мере объясняет последовавшее широкое распространение бестиариев. Число сохранившихся манускриптов указывает на огромную популярность этого жанра по всей Европе. Особенно плодотворной оказалась франкоязычная среда. В двадцатые годы XII века англо-нормандский монах Филипп из Таона создает первый французский перевод «Физиоло́га», добавляя сведения почерпнутые из Священного Писания и «Этимологий» Исидора Севильского. Именно Филипп впервые вводит термин «бестиарий». В прологе, написанном на латыни, он пишет:

Liber est Bestiarius dicitur

Quia in primis de bestiis loquitur

Et secundario de avibus[7]

В первой четверти XIII века Пьер из Бове создает перевод-переложение «Физиоло́га», причем как в стихах, так и в прозе. Примерно тогда же появляется один из самых популярных бестиариев (сохранился в 23 манускриптах), так называемый «Божественный бестиарий» англо-нормандского поэта Гильема ле Клерка. У Гильема материал «Физиоло́га» снабжается морализирующими комментариями и дополняется даже личными аллюзиями. Несмотря на своеобразие каждого из упомянутых бестиариев, все они продолжают воспроизводить структуру «Физиоло́га»: животное – свойства и повадки – христианская аллегория. Это замечание справедливо в отношении подавляющего большинства бестиариев (не только французских), созданных до середины XIII века.

Прежде чем проследить дальнейшее развитие жанра, необходимо обратиться к тому, как бестиарии воспринимались людьми средневековья. Это не только поможет объяснить популярность жанра, но и позволит понять причины последовавшего кризиса.

Восприятие бестиариев и кризис жанра

Отчасти популярность бестиариев объясняется интересом их читателей к диковинам. Действительно, большинство животных, описываемых в бестиариях, либо фантастичны (Феникс, Ехидна, Единорог), либо, как минимум, экзотичны (Слон, Крокодил, Кит). Безусловно, средневековый европеец мало что мог знать об этих животных. Но любопытно, что и «обычным» животным, таким как Волк, Лиса, Крот, приписывались фантастические свойства. Напрашивается вопрос: считали ли читатели бестиариев содержащиеся там сведения достоверными? Или они осознавали их фантастичность и воспринимали бестиарии как исключительно литературные произведения? Трудно ответить на эти вопросы однозначно. Во-первых, современные понятия научности и достоверности далеки от средневековых. Для символического мышления, характерного для средних веков, содержание бестиариев было в той степени правдиво, в какой оно отражало ту или иную христианскую истину. Не так уж важно, возрождается ли Феникс из пепла и существует ли он вообще, если рассказ о Фениксе содержит идею Воскресения, а сам Феникс является аллегорией Христа. Оценивается, таким образом, не фактическое правдоподобие, а пригодность символа для раскрытия высшего смысла. Получается, что в таком символическом контексте Волк из бестиария не обязан соответствовать волку из соседнего леса. К тому же, даже если отойти от символической ценности фантастического описания, оно вполне могло существовать в виде суеверия.