Best Short Stories - [44]
And all the time the dog ran with him, at his heels. When he fell down a second time, it curled its tail over its forefeet and sat in front of him, facing him, curiously eager and intent. The warmth and security of the animal angered him, and he cursed it till it flattened down its ears appealingly. This time the shivering came more quickly upon the man. He was losing in his battle with the frost. It was creeping into his body from all sides. The thought of it drove him on, but he ran no more than a hundred feet, when he staggered and pitched headlong. It was his last panic. When he had recovered his breath and control, he sat up and entertained in his mind the conception of meeting death with dignity. However, the conception did not come to him in such terms. His idea of it was that he had been making a fool of himself, running around like a chicken with its head cut off — such was the simile that occurred to him. Well, he was bound to freeze anyway, and he might as well take it decently. With this new-found peace of mind came the first glimmerings of drowsiness. A good idea, he thought, to sleep off to death. It was like taking an anaesthetic.[65] Freezing was not so bad as people thought. There were lots worse ways to die.
He pictured the boys finding his body next day. Suddenly he found himself with them, coming along the trail and looking for himself. And, still with them, he came around a turn in the trail and found himself lying in the snow. He did not belong with himself any more, for even then he was out of himself, standing with the boys and looking at himself in the snow. It certainly was cold, was his thought. When he got back to the States he could tell the folks what real cold was. He drifted on from this to a vision of the old-timer on Sulphur Creek. He could see him quite clearly, warm and comfortable, and smoking a pipe.
‘You were right, old hoss; you were right,’ the man mumbled to the old-timer of Sulphur Creek.
Then the man drowsed off into what seemed to him the most comfortable and satisfying sleep he had ever known. The dog sat facing him and waiting. The brief day drew to a close in a long, slow twilight. There were no signs of a fire to be made, and, besides, never in the dog’s experience had it known a man to sit like that in the snow and make no fire. As the twilight drew on, its eager yearning for the fire mastered it, and with a great lifting and shifting of forefeet, it whined softly, then flattened its ears down in anticipation of being chidden by the man. But the man remained silent. Later, the dog whined loudly. And still later it crept close to the man and caught the scent of death. This made the animal bristle and back away. A little longer it delayed, howling under the stars that leaped and danced and shone brightly in the cold sky. Then it turned and trotted up the trail in the direction of the camp it knew, where were the other food-providers and fire-providers.
O. Henry
The Man Higher Up
Across our two dishes of spaghetti, in a corner of Provenzano’s restaurant, Jeff Peters was explaining to me the three kinds of graft.
Every winter Jeff comes to New York to eat spaghetti, to watch the shipping in East River from the depths of his chinchilla overcoat, and to lay in a supply of Chicago-made clothing at one of the Fulton street stores. During the other three seasons he may be found further west — his range is from Spokane[66] to Tampa.[67] In his profession he takes a pride which he supports and defends with a serious and unique philosophy of ethics. His profession is no new one. He is an incorporated, uncapitalized, unlimited asylum for the reception of the restless and unwise dollars of his fellowmen.
In the wilderness of stone in which Jeff seeks his annual lonely holiday he is glad to palaver of his many adventures, as a boy will whistle after sundown in a wood. Wherefore, I mark on my calendar the time of his coming, and open a question of privilege at Provenzano’s concerning the little wine-stained table in the corner between the rakish rubber plant and the framed palazzio della something[68] on the wall.
‘There are two kinds of graft,’ said Jeff, ‘that ought to be wiped out by law. I mean Wall Street speculation, and burglary.’
‘Nearly everybody will agree with you as to one of them,’ said I, with a laugh.
‘Well, burglary ought to be wiped out, too,’ said Jeff; and I wondered whether the laugh had been redundant.
‘About three months ago,’ said Jeff, ‘it was my privilege to become familiar with a sample of each of the aforesaid branches of illegitimate art. I was sine qua grata[69] with a member of the housebreakers’ union and one of the John D. Napoleons of finance at the same time.’
‘Interesting combination,’ said I, with a yawn. ‘Did I tell you I bagged a duck and a ground-squirrel at one shot last week over in the Ramapos?’ I knew well how to draw Jeff’s stories.
‘Let me tell you first about these barnacles that clog the wheels of society by poisoning the springs of rectitude with their upas-like eye,’ said Jeff, with the pure gleam of the muck-raker in his own.
Впервые на русском – знаменитый роман американского классика, мастера психологических нюансов и тонких переживаний, автора таких признанных шедевров, как «Поворот винта», «Бостонцы» и «Женский портрет».Англия, самое начало ХХ века. Небогатая девушка Кейт Крой, живущая на попечении у вздорной тетушки, хочет вопреки ее воле выйти замуж за бедного журналиста Мертона. Однажды Кейт замечает, что ее знакомая – американка-миллионерша Милли, неизлечимо больная и пытающаяся скрыть свое заболевание, – также всерьез увлечена Мертоном.
Вы держите в руках очень необычный сборник. Он состоит из рассказов, главные герои которых — жестокие дети.Словосочетание «детская жестокость» давно стало нарицательным, и все же злая изобретательность, с которой маленькие герои рассказов расправляются со взрослыми и друг с другом, приводит в ужас. Этот уникальный в своем роде сборник невольно наталкивает на мысль о том, что внутренний мир наших детей — это точный слепок окружающего нас жестокого противоречивого мира взрослых.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть «Поворот винта» стала своего рода «визитной карточкой» Джеймса-новеллиста и удостоилась многочисленных экранизаций. Оригинальная трактовка мотива встречи с призраками приблизила повесть к популярной в эпоху Джеймса парапсихологической проблематике. Перерастя «готический» сюжет, «Поворот винта» превратился в философский этюд о сложности мироустройства и парадоксах человеческого восприятия, а его автор вплотную приблизился к технике «потока сознания», получившей развитие в модернистской прозе. Эта таинственная повесть с привидениями столь же двусмысленна, как «Пиковая дама» Пушкина, «Песочный человек» Гофмана или «Падение дома Ашеров» Эдгара По.
В надежде на удачный брак, Евгения, баронесса Мюнстер, и ее младший брат, художник Феликс, потомки Уэнтуортов, приезжают в Бостон. Обосновавшись по соседству, они становятся близкими друзьями с молодыми Уэнтуортами — Гертрудой, Шарлоттой и Клиффордом.Остроумие и утонченность Евгении вместе с жизнерадостностью Феликса создают непростое сочетание с пуританской моралью, бережливостью и внутренним достоинством американцев. Комичность манер и естественная деликатность, присущая «Европейцам», противопоставляется новоанглийским традициям, в результате чего возникают непростые ситуации, описываемые автором с тонкими контрастами и удачно подмеченными деталями.
Роман «Американец» (1877) знакомит читателя с ранним периодом творчества Г. Джеймса. На пути его героев становится европейская сословная кастовость. Уж слишком не совпадают самый дух и строй жизни на разных континентах. И это несоответствие драматически сказывается на судьбах психологически тонкого романа о несостоявшейся любви.
Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Выпускаемый впервые на русском языке роман «Лучше не бывает» исследователи творчества Айрис Мердок единодушно признают одним из лучших произведений автора. Действие романа начинается с загадочного самоубийства чиновника министерства в своем кабинете. Служебное расследование трагического случая, проводимое со всей тщательностью министерским юристом Дьюкейном, переплетается с коллизиями нескольких пар любовников и супругов и завершается самым неожиданным для читателя образом.
Издательство «Текст» продолжает знакомить российского читателя с творчеством французской писательницы русского происхождения Ирен Немировски. В книгу вошли два небольших произведения, объединенные темой России. «Осенние мухи» — повесть о русских эмигрантах «первой волны» в Париже, «Дело Курилова» — историческая фантазия на актуальную ныне тему терроризма. Обе повести, написанные в лучших традициях французской классической литературы, — еще одно свидетельство яркого таланта Ирен Немировски.
Роман «Ада, или Эротиада» открывает перед российским читателем новую страницу творчества великого писателя XX века Владимира Набокова, чьи произведения неизменно становились всемирными сенсациями и всемирными шедеврами. Эта книга никого не оставит равнодушным. Она способна вызвать негодование. Ужас. Восторг. Преклонение. Однако очевидно одно — не вызвать у читателя сильного эмоционального отклика и духовного потрясения «Ада, или Эротиада» не может.
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.
Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны великолепные рассказы о непознанном и загадочном.
Чтение оригинальных произведений – простой и действенный способ погрузиться в языковую среду и совершенствоваться в иностранном языке. Серия «Бестселлер на все времена» – это возможность улучшить свой английский, читая лучшие произведения англоязычных авторов, любимые миллионами читателей. Для лучшего понимания текста в книгу включены краткий словарь и комментарии, поясняющие языковые и лингвострановедческие вопросы, исторические и культурные реалии описываемой эпохи. В этой книге собраны страшные истории о таинственных силах, невероятных событиях и необъяснимых явлениях.