Бессребреник - [2]

– Дохтур наш! Да-с, это такой человек, что изойди, может, свет, а другого не скоро подыщешь. Это такой человек, на удивление, даром что из поляков.

Такая восторженная похвала, высказанная русским человеком доктору нерусского происхождения, меня немало удивила и заставила полюбопытствовать, чем этот доктор сумел себе снискать такое расположение, а хозяин мой не отказался удовлетворить моему любопытству.

* * *

– По первому началу лечит он, – начал рассказчик, – столь преискусно, что к нему даже из дальних местов наезжают, а повторительно – бессребреник.

– Как так бессребреник?

– Так: ничего как есть за труды не приемлет, а живет на одно царское жалованье, да и то еще не в редкость бедным на лекарство расходует.

– А звать, мол, его как?

– Зовут его Виктор Ксаверьевич Черешневский, из поляков, смирный. Только разве этак редко когда расфордыбачится и тогда горд. К примеру, бывало – барин захворал, и лакей барский захворал: для него это все единственно; посмотрел у барина язык, за руку подержал и говорит: у вас плевое дело, внимания не стоит, одна, можно сказать, меланхолия, а к лакею в день раза три наведается.

Доктор стал очень интересовать меня, и я, расспрашивая о нем хозяина, то хозяйку, узнал еще нечто большее. Мне рассказывали, что когда незнакомые пациенты предлагали Черешневскому деньги, то он прямо отказывался. Ему говорили:

– Отчего вы, доктор, не хотите принять нашей благодарности? Мы вам так обязаны…

– От благодарности я не отказываюсь, – говорил Черешневский, – но отчего же вы думаете, что благодарить и дарить – это одно и то же?

– Но вы меня вылечили…

– Это моя обязанность, я за нее от государя жалованье получаю.

– Но ваше жалованье так ограничено.

– Пустяки, – отвечал Черешневский. – Надо только самому уметь себя ограничивать, и тогда всего довольно.

Когда доктору предлагали во второй раз, он начинал сердиться, при третьем предложении говорил: «вы, без сомнения, хотите, чтобы я к вам больше не ходил», а после четвертого – и действительно прекращал свои посещения.

Имея большое число пациентов в городе и по соседству в деревнях, Черешневский по необходимости держал пару лошадок и трясучку-бричку летом и лубочные санки зимою. Раз зимою сено страшно вздорожало, и бедный Черешневский начал помаривать своих коней. Об этом узнали, и один из соседних богатых помещиков поднялся на хитрости. В базарный день в квартиру доктора, когда его не было дома, привезли несколько возов сена, будто бы купленного на базаре. Возы свалили, и мужики уехали. Черешневский возвратился и сейчас же заметил порядочный стожок, сложенный перед окнами.

– Цо то есть?[2] – грозно обратился он к своему слуге Игнатию, забывшему по-польски и не научившемуся по-русски.

– Як цо то есть? – сяно.[3]

– Але сконд? (откуда).

– Або я вем (а разве я знаю).

Взбеленился доктор донельзя.

Виновный помещик, несмотря на все свои заверения и клятвенные обещания, что знать не знает и ведать не ведает, был оставлен в сильнейшем подозрении; а преступное сено продано с аукционного торга в пользу бедных.

В другой раз на столе доктора очутилась очень ценная серебряная кружка с бюстом короля Собеского и изображениями некоторых лучших моментов из польской истории. Самые строгие исследования не открыли, кто принес и оставил эту кружку. За это с кружкою, которая столь нравилась доктору, что он сам мечтал купить ее, было поступлено так же, как с сеном. Доктор продал ее и деньги роздал бедным.

Собраты Черешневского по званию, все медики в окружности, терпеть не могли этого «фарсера-полячишку». По мнению врачей, бессребреничество безмездного Черешневского было не что иное, как «фарсы», а в познаниях его не было ничего особенного, как будто в их познаниях было нечто особливое. Обыватели же страшно Черешневского любили, но он и этою любовию пользовался очень своеобразно: он ни у кого не бывал без дела.

– Зачем, – говорил он, – докучать собою, да и бывать у людей – надо и самому иметь чем принять, а на этот расход жалованья не полагается.

«Что за чудак такой? – думал я. – Как же он живет? Ведь этак со скуки ошалеешь». Книг, я знал, что у него не было, потому, что на это тоже в его жаловании бюджета не было. Что же его тешит, что его занимает и чем он хотя по малости развлекается?

Скоро мне удалось узнать и даже наблюсти, в чем состоят развлечения Черешневского.

* * *

Доктор был страстный охотник, но мог удовлетворять своей страсти вследствие постоянных занятий каких-нибудь два, три раза в год и потому довольствовался рассказами своего Игнатия, который был такой же myśliwy,[4] как его пан, но, имея более его досуга, каждый день бродил с ружьем по окружающим город лесам и болотцам.

Раз, когда я уже совсем обмогался, вдруг вздумалось мне сделать моему доктору сюрприз. «Пойду, – думаю себе, – проведаю его». Сказано – сделано. Я встал, укутался и, опираясь на денщика, побрел к Черешневскому. Приходим; дверь отперта, как и подобает бессребренику; в передней темно, в зальце чуть светит сальная свечка, и видно, как доктор лежит на диване, а перед ним стоит его Игнатий и повествует.

Я приостановился, оперся об стену и стал слушать.