Бессмертный город. Политическое воспитание - [10]

— Жить в Н.! Ты отдаешь себе отчет, как тебе повезло? — продолжал между тем Депен. — Кто из нас не мечтал об этом?

Даже искушенный в дипломатической лжи — пружине великих начинаний — Депен и тот был на сей раз искренен, и Жюльен это почувствовал. И впрямь, кого, имеющего хоть какое-то отношение к искусству и культуре, не прельстила бы перспектива более или менее продолжительного пребывания в Н. в условиях, которым можно лишь позавидовать.

Жюльен знал Н., так как провел там лет двадцать назад счастливейшую в жизни неделю, и сохранил о нем воспоминание чарующей красоты. Расположенный в центре того, что некогда именовалось Центральной Империей, и в то же время в силу своего южного положения открытый итальянскому влиянию, городок этот в начале века был одним из непременных пунктов свадебных путешествий, а всегда существовавшие там колонии иностранцев продолжали поддерживать легенду о нем. Многочисленные шедевры, поделенные местным гением между церквами, музеями, дворцами и особняками, превращали поездку в Н. в паломничество, не менее потрясающее сердце и рассудок, чем путешествие во Флоренцию или Венецию. Но если Венеция и Флоренция, подобно Риму или Вене, являются столь великолепными и привлекательными городами, что побывавший там однажды непременно мечтает вернуться, то Жюльену никогда не приходило в голову возвратиться в Н.

Осознав внезапно всю никчемность своей жизни в Париже и не заглядывая в будущее, он проникся предложением своего младшего сотоварища, ставшего одним из его начальников. Еще сильнее вытянувшись на кончике своего кресла — поскольку Депен откинулся на спинку сиденья, раскуривая приличествующую его положению сигару, — Жюльен пылко поблагодарил его. Но ближайший советник премьер-министра был, кроме всего прочего, человеком весьма занятым, поэтому он прервал излияния Жюльена и снабдил его некоторыми необходимыми сведениями.

Консульство в Н. некогда было одним из лакомых кусков для дипломатов. Там прошло школу изрядное число высокопоставленных чиновников, блиставших за тем на небосклоне Кэ д’Орсе[5]. Там же было последнее служебное пристанище для полномочных министров, имеющих заслуги, но дилетантов; перед выходом на пенсию их отправляли туда пообтесаться в обществе, к которому все они — от Лондона до Вены и от Мадри да до Рима — принадлежали на протяжении всей ю карьеры. Затем времена изменились. Центр тяжести в Европе переместился и из Н. в силу политических и экономических причин также подвинулся к северу страны. Стала набирать силу прекрасная, не менее древняя метрополия П., в ста километрах от Н. Пятнадцатью годами раньше туда переместилась как резиденция консула Франции, так и другие консульские представительства. Что же до великолепного дворца в стиле Возрождения в Н., полтораста лет олицетворявшего собой одну из вершин образа Франции за рубежом, он так и остался собственностью французского правительства, но за исключением бельэтажа, отведенного под архивы, сдавался внаем частным лицам и даже одному американскому университету, снимавшему его для проживания и научных изысканий своих студентов. Значит, речь шла о новом открытии консульства в этом замечательном здании.

За те несколько минут, в течение которых длился этот сухой и четкий монолог, Жюльен не раскрыл рта. Может быть, ему даже хотелось, чтобы Депен не дал ему такой возможности. Новоиспеченный консул Франции в Н. был слишком ошеломлен тем, что с ним произошло, чтобы выдавить из себя хоть слово.

— Это место просто создано для тебя! — повторил Депен, откидываясь на спинку кресла и давая понять, что беседа окончена. — Тебе остается лишь дождаться, пока будет подписан приказ о назначении, и в следующий раз мы увидимся уже в твоих новых владениях!

С напускным отчаянием Депен указал на беспорядок, царивший в крошечной мансарде, которой он очень гордился, — она была завалена досье, каждое из которых содержало, может быть, частицу государственного могущества.

— Уверяю тебя, ты будешь гораздо лучше устроен там, чем я в своей конуре!

И, уже закрывая за Жюльеном дверь, он бросил фразу, окончательно сбившую того с толку:

— Возможно, через несколько дней патрон захочет повидать тебя; постарайся не исчезать из Парижа!

Был конец осени. Многие деревья еще не расстались с листвой; Жюльен шел пешком по залитому рыжим солнцем бульвару Сен-Жермен к улице Жакоб; один вопрос не давал ему покоя: почему, черт побери, глава правительства хочет лично познакомиться с чиновником, который возвращается в строй простым консулом в городе-музее?

Когда он тем же вечером рассказал друзьям о встрече, они поздравили его с удачей и почти убедили в том, что назначение консулом для него, которого того гляди упрятали бы послом в Лисабон или Вену, — настоящая удача. И потом, жить в Н.! Ты представляешь, что тебе преподносят на блюдечке с голубой каемочкой? — воскликнул Пьер Антуан Лентрен, его лучший друг.

Жюли, жена Пьера Антуана, была красавицей; Жак Паллас, обедавший в этот вечер с ними, был в ударе как никогда; чета итальянцев, только что открывших картинную галерею во Флоренции, заговорила об Андреа и Соне, владельцах галереи в Н.; Жюльен подметил, что Сандрина, дочь Пьера Антуана, уже перестала быть маленькой девочкой и иронично улыбается; он вернулся домой, считая себя счастливчиком.