Бессмертным Путем святого Иакова. О паломничестве к одной из трех величайших христианских святынь - [17]

В таком настроении я пришел в Бильбао. Это случилось в воскресное утро, под ясным солнцем. Приближаться пешком к большому городу всегда сложно и утомительно. Позже я проходил такие отрезки Пути без обмана. Но я должен признаться, что на окраине Бильбао, когда мои подошвы были в крови, я не выдержал. Я нашел подходящий автобус, сел в него и так проехал несколько последних километров через лабиринт заводов и складов, которые окружают город. На следующей остановке в автобус сели две француженки – паломницы, как и я. Это были две сестры зрелых лет, но хорошо сохранившиеся. Они были увешаны ракушками святого Иакова, и настроение у них было прекрасное. Эти попутчицы рассказали мне, что идут по Пути уже четвертый раз. Каждый раз они начинали поход из нового места. Они даже прошли знаменитый Ла-Платский Путь, который начинается в Севилье и проходит по Эстремадуре. Необычным было то, что они не доходили до конца. Они еще ни разу не добрались до Компостелы: оказалось, что их мужья были готовы оставаться одни лишь пятнадцать дней. Когда этот срок подходил к концу, сестры предпочитали повернуть обратно: то ли боялись, что в ином случае не найдут их дома, то ли сохли от тоски без их любви. В этот раз конечным пунктом для них был Сантандер.

Они обладали большим мужеством, чем я: вышли из автобуса на остановке, от которой смогли войти в Бильбао верхним путем, поднявшись по горе Авриль. Я, решив, что мне лучше считаться обманщиком, чем помешать заживанию ступней, попрощался с сестрами и остался на своем сиденье. Только потом, когда автобус проехал еще немного и сестры уже исчезли, я заметил маленький путеводитель, оброненный ими. Это была брошюра с подробным описанием следующих этапов маршрута, с их пометками. Я с волнением перелистал эту книжку. Каждый паломник носит при себе такую, и по ней можно судить о его характере. Для некоторых, в число которых вхожу я, то, что прошло, сразу перестает существовать. Я каждый день вырывал из своего путеводителя страницу, которая соответствовала пройденному отрезку дороги. Для тех, кто практикует такое систематическое забвение, путешествие – постоянное отсутствие равновесия: они тянутся к завтрашнему дню и бегут от прошлого. Я во время своего путешествия не делал никаких записей и даже раздражался, когда видел, что некоторые паломники на остановках-этапах тратят драгоценные минуты, предназначенные для созерцания, на то, чтобы царапать что-то в записных книжках. Мне кажется, что прошлое нужно оставлять на волю того капризного, но восхитительного органа, который предназначен специально для него и называется «память». Она сортирует события и отбрасывает или сохраняет их в зависимости от степени важности. И ее выбор имеет мало общего с оценкой человеком событий в тот момент, когда они происходят. Картины, которые показались вам необыкновенными и драгоценными, исчезают, не оставив следа, а скромные мгновения, прожитые вами, однажды возрождаются, потому что были полны чувств.

Для других людей, и эти две сестры были из их числа, дело обстоит иначе: прошедшее время так же драгоценно, как будущее. А между тем и другим находится настоящее – полное силы, ускользающее, плотное. Чтобы сохранить эти блага, нужно вписывать в путеводитель свои примечания. Таким путеводителем была маленькая книжка, потерянная ими и о которой они, должно быть, горько жалели. Я решил унести с собой сей редкостный документ, позволивший мне увидеть изнутри другой – чужой Путь.

Автобус должен был сделать остановку в центре Бильбао, но люди в светящихся жилетах заставили его остановиться раньше: проезд по набережным реки Нервион был закрыт из-за марафона. Мне пришлось выйти и, хромая, закончить путь пешком. Солнце заставляло блестеть фасады домов ультрасовременного квартала, посреди которого распускается, как стеклянный цветок, музей Гугенхейма. Снова обстановка была в высшей степени постмодернистской. Я, хромой и грязный, с обвисшим складками рюкзаком за спиной, шел по якобы средневековой дороге, а вокруг меня люди в светящихся трико и кроссовках «Найк» мчались, делая скачки, как газели, вдоль пейзажа из стекла и стали, который был достаточно ясным свидетельством победы человека над природой – того, что человек завладел святынями и избавился от всех ран, которые наши средневековые предки старались исцелить с помощью поклонения святым мощам в Сантьяго.

Контрольные судьи соревнований грубо прогнали меня с тротуара, предназначенного для марафонцев. В старом городе у меня было время поразмыслить над этим случаем. Я пришел к заключению, что мое путешествие, в сущности, не слишком отличалось от того, что делали эти влюбленные в себя бегуны с нью-йоркской внешностью. Испытание, которое я решил пройти, было просто более долгим и имело другие правила. Оно предполагало другие этические и эстетические нормы. Но если честно признаться, я был ближе к этим бегущим трусцой людям XXI века, чем к настоящим паломникам тысяча какого-нибудь года.

Это сравнение паломничества со спортом укрепило меня в мысли, что в Бильбао после недели похода мне необходим полный отдых, если хочу выдержать дистанцию не в сорок два километра, как мои соседи по тротуару, а в восемьсот километров. Именно такую задачу ставило передо мной испытание, которое называется паломничеством.